Моргейн пошла вперед.
Вейни поймал ее руку, слабое прикосновение, и она уже на пороге. Посмотрела на него. Все: она повернулась и звучно ударила Сиптаха по крупу.
Серый из Бейна прыгнул в дверь, грохот от ударов копыт отразился от высоких стен, и остановился внутри, невредимый.
Она шагнула следом, один шаг, второй, пролагая ему дорогу. Он в мгновение ока оказался внутри, Эрхин за ним, и выхватил эрхендимский меч, который мог бы помочь не только против этой иллюзии, но и намного более материальных врагов.
Вопрос, от того, кто стоял на границе тени и света. Эхо голоса пронеслось над ними и отразилось от стен долгого узкого прохода.
— Он не понимает вас, — сказала Моргейн.
— Он — человек, — сказал мираж. — Я уже прочитал его — в полевых воротах. Я знаю, что вы несете. Да. И не могу не спросить — как такая мелочь вроде него может формировать узор? Я прочитал его страдания. И вмешался, вопреки обыкновению, чтобы спасти его. Я верил, что это и был узор — если вы действительно так цените его. И не ошибся.
— Я благодарю вас за это, — сказала Моргейн.
— Был рад помочь вам, вам, которая прошла столько миров, дочке Энджурина. Скорее всего мы родственники — хотя родство достаточно дальнее. Как поживает Энджурин?
— Он умер, — коротко сказала Моргейн.
— Ах. — Сожаление показалось искренним. Призрак что-то прошептал на незнакомом языке.
— Возможно, — сказала Моргейн, — он устал от жизни. Он много раз говорил об этом.
Еще странные слова.
— Нет, — сказала Моргейн. И на другой вопрос, — Нет. Я путешествую, милорд.
Опять тяжелый голос.
— Для моего друга, — сказала она. — Говорите так, чтобы он мог понять. — И после очередной порции непонятных слов. — Потому что он понимает это и потому что я так хочу.
Голос что-то прогудел. — Может быть. Я была бы рада. — И сама что-то сказала на том же языке. Потом перешла на язык кел и мягко сказала, — Милорд, прошло много времени с тех пор, как я говорила на этом языке. Очень много лет — и у меня не было таких собеседников.
— Вы привели мне преступников и бунтовщиков. — Уголки рта мужчины капризно поднялись вверх. — И еще воина-человека. Весь мой двор перевернулся вверх дном, всякое гнилое полено поднялось со дна, все паразиты засуетились — от Ворот Морунда до самых высоких домов Манта. И что я должен сделать для вас?
— Отдайте мне этих трех бунтовщиков, — ответила Моргейн, — удовольствие от вашей компании и, в подходящее время, свободу выхода из ворот. Я странствую и мне не нужен свой мир.
— Вам не с кем его разделить?
Она засмеялась. — Мы не будем делить мир, милорд. Отец многому научил меня. Я найду себе место. Или вы отдадите этот кому-нибудь другому, милорд теней, и пойдете странствовать с нами.
— С бунтовщиком, убийцей, плохим поэтом и молодым лорденком-человеком? — Скаррин в свою очередь засмеялся. — Идите во дворец, леди света. Смойте с себя грязь. Мой дом к вашим услугам. — Шевелящееся лицо подернулось печалью, стало задумчивым. — Пойти с вами. Это мысль. Действительно мысль. Вы посидите со мной, миледи, и расскажете мне о своих путешествиях и обо всем, что видели — и, быть может, убедите меня, что в этой вселенной есть что-то другое… где-то…
Образ растаял.
За ним исчез голос, оставив за собой спокойствие могилы.
Древний, подумал Вейни, содрогнувшись от холода, очень древний, более древний, чем помнит Человек.
Он обнаружил, что смотрит в глаза Моргейн, не понимая, что она сделала или что собирается делать дальше, и внезапно его охватил страх — страх, что в ней есть что-то общее с этим лордом, который презирает даже кел, которыми правит, а к людям относится как к стаду баранов—
Она должна защитить себя от обвинения, что путешествует с человеком-мужчиной. Он чувствовал это. Вейни представил себе вопросы, на которые ей пришлось отвечать, и подходящие ответы: госпожа, любовница… дерзкие, вызывающие ответы, особенно мужчине ее собственного рода, который может говорить с ней на родном языке, неведомом никому другому, быстрый и неожиданный вопрос, веселым тоном, и такой же легкий ответ «О, пришлось потратить много времени, чтобы его приручить».
— Мы сделаем все, что он просит, — сказала Моргейн.
— Да. — Он слишком глубоко забрался в этот странный мир, чтобы сказать что-нибудь еще. Непонятно чего ждать: преданности, любви, смерти, или сумасшествия. Он заблудился, стоит на земле, которая постоянно движется и угрожает сдвинуться снова. Они стояли в изящном внешнем дворе чужого лорда, с тремя испуганными лошадьми на поводу, и тремя кел, ждущими свою судьбу снаружи, и не менее сбитыми с толку.
Ясная цель, внезапно вспомнил он, как будто на него плеснули ведро холодной воды.
Разве мы пришли сюда не для того, чтобы вытащить его отсюда?
Но как она сможет убедить его?
— Позови Чи и остальных, — приказала Моргейн на языке Карша. — Быстро.
Вейни оставил Эрхин стоять и вышел на свет солнца. — Милорд, — сказал он Чи, понизив голос. Лучше всего быть вежливым и избегать споров. — Мы идем внутрь. Мы не знаем, куда. Будьте настороже: Сюзерен настаивал на вашей высылке. Миледи ответила, что вы в ее свите и Скаррин согласился отдать вас ей. Так что если у вас и есть какие-нибудь колебания или угрызения совести, с ним вы в расчете, но я не знаю, сможете ли завоевать его доверие, если дела пойдут хуже.
Чи взглянул на него и пожевал губу. На мгновение на его лице возникло выражение юного Чи. Сомнение; а потом изумление. — Мы с ним рассчитались тогда, когда он не сумел убить меня, — ответил Чи-Киверин. — Это была его ошибка.
Чи повел коня вперед, Хесиен и Ранин следом, на плече Ранина висел натянутый лук. Вейни дал им пройти, взял поводья Эрхин и повел белую кобылу за Сиптахом, которого Моргейн вела по выбранному Скаррином пути.
Засада, вот что постоянно вертелось в его голове.
Но Моргейн спокойно шла впереди, с Подменышем на бедре, через длинные пустынные проходы, и только копыта лошадей гулко стучали по камню.
— Игры, — сказала она воздуху. — Я не люблю игры, милорд Скаррин.
В конце концов возникла дверь, которая могла перемешаться, как всегда бывает в местах с силой ворот, дверь на залитый солнцем двор.
Вейни перерезал повод, ведущий к узде жеребца, ударил его по пыльному крупу и заставил их обоих пройти через дверь. Все вместе они вышли на залитый солнцем двор, который оказался конюшней, чистой, полной соломы и стогов сена, с рядами стойл, колодцем и каменным корытом. Жеребец бросился прямо к воде, и Эрхин со Сиптахом тоже раздули ноздри, подняли уши и с живым интересом подошли к корыту.
