Стивен подумал, как странно — джентльмен живет в полуразрушенном доме, окруженном костями павших в былых сражениях, и возмущается чужой неряшливостью.
— И каков же предмет его книги? Что вы о ней думаете, сэр?
— Самое странное, что он пишет о влиянии моей расы на развитие своей страны, о самых важных событиях, связанных с нами. Рассказывает о том, как мы вмешивались в дела Британии ради ее блага и к вящей славе англичан. Он считает, что волшебники этого века должны, объединив усилия, призвать нас и попросить помощи. Ты что-нибудь понимаешь, Стивен? Я — нет. Когда я хотел привести короля Англии в свой дом и оказать ему все знаки внимания, этот волшебник мне помешал. Кажется, он намеревается своими действиями оскорбить меня!
— Думаю, сэр, — мягко заметил Стивен, — он, возможно, не совсем понимал, кто вы есть на самом деле.
— О! Кто знает, о чем думают эти англичане? Они такие странные! Их невозможно понять! Боюсь, Стивен, ты придешь к такому же выводу, когда станешь королем.
— Мне совсем не хочется быть королем, сэр. Ни в Англии, ни где-то еще.
— Когда им станешь, то будешь думать иначе. Сейчас тебя удручает мысль, что ты вынужден будешь покинуть дом, своих друзей. На этот счет не беспокойся! Если бы твое вступление на престол могло разлучить нас, я горевал бы безмерно. Разумеется, тебе не придется жить в Англии постоянно только потому, что ты будешь ее монархом. Человеку со вкусом даже неделя в унылой Англии покажется бесконечностью! Недели больше чем достаточно!
— А как же мои обязанности, сэр? Я думал, у короля куча дел и, хотя я совсем не хочу становиться монархом, пренебрегать своими обязанностями…
— Мой милый Стивен! — воскликнул джентльмен. — Для этого есть сенешали! Они будут управлять страной, а мы с тобой — веселиться в «Утраченной надежде». Изредка ты будешь возвращаться в Англию, чтобы собрать налоги и дань с побежденных народов и поместить эти средства в банк. Иногда ты милостиво позволишь прекраснейшим леди стать в очередь, дабы облобызать тебе руку. Конечно, разок придется задержаться, чтобы живописцы нарисовали твои портреты — народ должен знать своего короля. Исполнив все эти обязанности, ты сможешь с чистой совестью возвращаться ко мне и леди Поул! — Здесь джентльмен замолчал и задумался. — Хотя, должен признаться, — произнес он, наконец, — я уже не так восхищаюсь прекрасной леди Поул, как раньше. Есть другая дама, которая мне нравится куда больше. Она не так красива, но внешность искупается живым нравом и умением вести беседу. У этой дамы есть большое преимущество перед леди Поул. Ты ведь знаешь, Стивен, в соответствии с соглашением леди Поул, приходя в мой дом, всякий раз должна возвращаться назад. Однако второй дамы это глупое соглашение не касается. Если я ее заполучу, то смогу оставить при себе навсегда!
Стивен вздохнул. Он думал о бедной женщине, которой предстоит стать узницей в «Утраченной надежде», и ему становилось грустно. Он понимал, что не в силах помешать планам джентльмена, но, быть может, удастся использовать ситуацию на благо леди Поул?
— В этом случае, сэр, — обратился он к джентльмену, — не освободите ли вы леди Поул от чар? Ее муж и друзья будут очень рады, если она вернется к ним.
— Ах, я всегда считал леди Поул крайне желательным украшением своего дома! Красивая женщина — всегда хорошая спутница, а равной ей по красоте в Англии нет. И в Стране фей таких красавиц сыщется немного. Нет, твое предложение невыполнимо. Однако вернемся к нашему разговору. Надо решить, как похитить даму и доставить ее в «Утраченную надежду». Знаю, Стивен, что ты горишь желанием помочь мне в этом деле, ибо оно послужит благородной цели — сделать тебя королем. А какой удар для наших врагов! Они будут в отчаянии! О, да! А мы окажемся в выигрыше. Мы непременно должны добиться своего!
Стивен почти ничего не понял. О ком говорит джентльмен? Об одной из принцесс Виндзорского замка? Все знают, — что король лишился разума после смерти младшей, самой любимой дочери Вероятно, джентльмен с волосами, как пух, рассчитывает, что потеря еще одной дочери окончательно доконает короля, и он умрет или еще кто-нибудь из королевской фамилии сойдет с ума.
— Вопрос в том, дорогой Стивен, — говорил меж тем джентльмен, — как увести даму незаметно — особенно для волшебников! — Секунду он раздумывал. — Ага! Понял! Принеси мне кусок торфяного дуба!
— Сэр?..
— Он должен быть в обхвате примерно с тебя, а высотой — по грудь.
— Рад бы помочь, сэр, но я не знаю, что такое торфяной дуб.
— Древний дуб, пролежавший в торфянике много-много столетий!
— Боюсь, сэр, что в Лондоне мы этого не найдем. Здесь нет торфяных болот.
— Верно. — Джентльмен откинулся на спинку стула и воззрился в потолок.
— Может, подойдет другая древесина, сэр? — спросил Стивен. — На Грейсчерч-стрит живет торговец, который…
— Нет-нет, — ответил джентльмен, — это надо…
Тут же Стивен пережил странные ощущения: его подняло из кресла и опустило на ноги. Кофейня исчезла, вместо нее вокруг была черная и холодная, как лед, пустота. Стивен ничего не видел, но ему казалось, что он очутился на обширном открытом пространстве. В ушах гудел сердитый ветер, а струи дождя хлестали со всех сторон сразу.
— …делать надлежащим способом, — продолжил джентльмен тем же тоном. — Где-то здесь можно найти замечательный кусок торфяного дуба. Кажется, я припоминаю…
Его голос, раздававшийся где-то справа, стал удаляться.
— Стивен! Ты взял копалку, резалку и долбилку?
— Что, сэр? Как вы сказали, сэр? Нет, сэр. Ничего такого я не взял. По правде сказать, я не знал, что мы куда-то собираемся.
Стивен обнаружил, что по щиколотки стоит в холодной воде, попытался шагнуть в сторону, но земля ушла куда-то вниз, и он погрузился в жижу до середины икр. Стивен закричал.
— Гм? — поинтересовался джентльмен.
— Я… не хотел бы мешать вам, сэр, но, кажется, земля меня засасывает.
— Это болото, — объяснил джентльмен.
— Отвратительная трясина. — Стивен пытался подражать спокойному тону собеседника. Он знал, что тот высоко ценит умение сохранять достоинство в любой ситуации, и боялся показать страх: вдруг джентльмен возмутится и уйдет, оставив спутника погибать в болоте. Стивен попытался двинуться, однако ноги его не нашли никакой твердой опоры. Он хотел повернуться, но чуть не упал и только глубже увяз в хлюпающей жиже. Он снова вскрикнул. Трясина ответила противным чавканьем.
— О боже! Осмелюсь заметить, сэр, что я тону. Ох! — Он начал медленно погружаться в болото, напоследок обращаясь к джентльмену: — Вы по доброте своей часто говорили, будто вам приятно мое общество. Боюсь, сэр, что вы можете его лишиться. Если вас не затруднит, не могли бы вы помочь мне выбраться из этой страшной трясины?
Джентльмен не ответил, но какая-то сила выдернула Стивена из болотной жижи и переставила на твердую почву. Он совершенно лишился сил и готов был упасть, однако не посмел. Земля была достаточно твердой, хотя очень сырой, кроме того, Стивен понятия не имел, где болото, из которого его извлекли.
— Я с радостью помог бы вам, сэр, — сказал он в темноту, — но боюсь шаг ступить, вдруг снова угожу в трясину!
— Ничего! — ответил джентльмен. — Честно говоря, делать ничего не надо, просто ждать. Торфяной дуб легче всего отыскать на рассвете.
— Но рассвет через девять часов! — ужаснулся Стивен.
— Верно. Давай присядем и подождем.
— Здесь, сэр? Но здесь темно, холодно и жутко!
— Действительно, место неприветливое, — согласился джентльмен преувеличенно спокойным тоном. Потом он замолчал, и он понял, что спутник намерен и впрямь дождаться рассвета.
Ледяной ветер продувал насквозь, сырость пронизывала до костей, со всех сторон давила тьма. Время тянулось неимоверно медленно. Никогда бы Стивен не поверил, что в таких условиях можно уснуть, и все же временами он не то чтобы засыпал, но впадал в дремотное состояние, немного облегчавшее его страдания.
Ему привиделось, будто он пошел в буфетную взять кусок пирога со свининой. Он разрезал пирог и увидел, что свинины в нем почти нет. Большую часть пирога занимал город Бирмингем. Под хрустящей корочкой дымили мастерские и кузницы, грохотали машины. Из разреза выглянул человек в цивильном платье и, увидев Стивена, сказал, что…
В этот миг его сон был прерван высоким печальным звуком. То была медленная грустная песня на незнакомом языке, и Стивен, еще не до конца проснувшись, понял, что поет джентльмен с волосами, как пух.
Когда начинает петь человек, никто, кроме его приятелей, не обращает на это внимания, даже если он поет очень красиво. Кого-то его пение может раздражать, кого-то радовать, но в целом его песня не волнует окружающий мир. На него может взглянуть кошка или собака; исключительно умная лошадь может оторваться от травы и повернуть к певцу голову — но не более того. Когда запел дух, весь мир прислушался к его песне. Облака в небе замедлили свой бег, холмы зашевелились и зашептали что-то, а холодный туман начал кружиться в танце. Стивен впервые понял, что мир вокруг не бессловесен — просто ждет того, кто заговорит на понятном ему языке. В песне духа земля услышала имя, которым она себя называет.
