— Не скажу, что я рад видеть у себя дроу, но мне жаль, что наша предосторожность так сказалась на вас.
— Благодарю за искренность, — насмешливо отозвался Дорган. — Не каждый дерзнет сказать дроу правду в глаза.
— О! - слабо отмахнулся старик. — Как видишь, мне уже ничего не страшно и твои угрозы ни к чему.
— Я это вижу
— Ты, тоже неважно выглядишь, дроу.
— Я беспокоюсь…
— Ты говоришь о своей жене? Ты поэтому просил меня об аудиенции? - понимающе кивнул герцог. — Но твоя жена не может быть первой, даже принимая во внимание то, что ты, дроу.
— Я пришел не из-за нее. Позволь мне излечить твою душу.
Герцог выпрямился на своем месте.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы судите певцов по недостижимому идеалу. Я, прав?
Герцог застыл на своем троне и, чтобы скрыть замешательство, закрыл глаза. Его мажордом сделал было движение к нему, но Дорган жестом остановил его.
В зале стояла полная тишина. Смолки даже шепотки дам, обсуждающих необычную внешность эльфа. Герцог медленно, тяжело поднял на него поблекший взор.
— Слышал ли ты, когда нибудь пение лунных эльфов, дроу? Говорят о том незабываемом впечатление, которое оно оставляет. Говорят, человек не в силах забыть их песни, потому что они крадут душу тех, кто случайно услышал их. Пение лунных эльфов, резвящихся под луной, уже ни на миг не отпускает тебя, пробуждая непреодолимое, иссушающее разум желание, вновь услышать их: хоть раз, хотя бы на миг. Человеку уже никогда, никогда больше не утолить тоски, которую они навеяли своими чарующими неземными голосами. Он страдает и чахнет, мечтая лишь об одном: услышать еще эту неповторимую музыку, эти сладостные звуки. Увы, человеческая природа не в силах, даже приблизиться к подобному совершенству. Это недостижимая мечта.
— Я слышал пение лунных эльфов, — задумчиво глядя на герцога, произнес дроу. — Им они приманивают человека, делая его душу больной. Уверяю вас, если бы ваша мечта вдруг осуществилась и вы вновь услышали бы их, это не утолило бы вашей тоски, а наоборот усилило настолько, что вы не вынеся ее, погибли.
— Знаю, — раздраженно дернулся герцог. — Ты думаешь, я не говорил себе этого, но подобные слова не приносят и крохи облегчения.
— Если пожелаешь, я исцелю твою душу. Я дроу, но мне, как любому эльфу, от рождения дан дар пения. Если конечно, на то будет твое желание, — поклонился Дорган.
Герцог, подался к нему с ясно читающейся на лице, надеждой
— Да. Я желаю слышать твое пение, дроу. Пой, — повелел он.
Дорган начал петь. Его голос бархатом обволакивающий душу, не нуждался в аккомпанементе. Он проникал в душу, волнуя ее и поднимая неведомые чувства. Его голос вкрадывался в сердце, чтобы потом, обнажив его, причинить боль своей чувственностью. Никто не разбирал слов эльфийской песни, но это было не важно, да их бы и не услышали, из-за оглушившей всех страстности, вихрем поднявшейся в сердце каждого, кто слушал его. Нежность поющего голоса была невыносима, а мелодия мучительно прекрасна, от нее по коже пробегали мурашки. Окончив петь, эльф замолчал. Но, никто не мог поверить в это, растерянно озираясь по сторонам. Упавшее, тяжелым молотом, молчание было кощунственным надругательством над душами. Тишина казалась неестественной, ужасной.
— О! - прорыдал герцог. — Что, ты, сделал со мной? Что за боль ты причинил мне, она словно ведьмин яд жжет душу, изгоняя холод заклятия, — он отнял руки от мокрого лица и с дрожащей просветленной улыбкой взглянул на дроу. — Благодарю тебя, друг мой. Ты вернул мне меня самого. Наваждение лунных эльфов оставило мою душу и больше не гнетет ее, не занимает мой ум и воображение. Я это чувствую. Знаю. Словно неведомые оковы, сжимавшие ее, спали. Теперь я понимаю, что их пение было монотонным и тягучим. Оно было холодным и блеклым, как лунные лучи, под которыми они резвились и танцевали. Оно так безжалостно. Всю свою жизнь я потратил на поиски ложной красоты. Пусть она совершенна, но она, убийственно холодная. Но, ты… Откуда в тебе столько чувств?
Дроу молча улыбнулся.
— Венок по праву твой, — решительно сказал герцог, вставая. — И я намерен объявить о своем решении во всеуслышание.
Но эльф, схватил его за руку, обернувшись на Нику, стоящую рядом с Джеромо. У обоих было одинаковое выражение лица: полуоткрытый рот и круглые от восхищения глаза.
— Не торопись, прошу тебя, - тихо попросил он герцога. — Девочка и менестрель, потрудились за твою награду, выдержав нелегкое соперничество друг с другом. Будет неразумно лишить их ее.
Лицо герцога, с гневом смотревшего на удерживающую его руку, разгладилось.
— Ты великодушен. Пусть так и будет. Но ты останешься моим гостем.
— Благодарю. Для меня это небывалая честь, — поклонился Дорган и повернулся было, что бы уйти, но остановился, не в силах двинуться.
Джеромо и Ника о чем-то шептались, склонив головы друг к другу, потом, придя по-видимому к единому решению, взявшись за руки, подошли к подножию герцогского трона.
— Ваша светлость, - поклонился Джеромо. — пение лорда Доргана примирило меня с моим прекрасным противником, мистрис Никой. Мы, решили, что Венок победы по праву принадлежит, вам лорд Дорган.
Дорган, глаза которого застилала красная пелена ревности, едва нашел в себе силы ответить на его поклон. Он плохо понимал, что говорил ему, улыбающийся герцог. Под хлопки и ликование зала, на его белоснежные волосы возложили венок из серебра, каждый листок которого был опылен золотом. Но он видел только лицо Ники с которого постепенно сползала счастливая улыбка, а поднятые для рукоплескания руки опустились, после того, как она встретилась с его тяжелым, глядящим сквозь нее, взглядом.
Их повели в пиршественный зал, где за шумным ужином, во время которого в изобилии разливались дорогие вина и подавались изысканные кушанья, Дорган боролся с желанием, встать, подойти к Джеромо, сидящего среди менестрелей с мрачной миной, и вонзить ему нож в сердце. На Нику, которая пробудила в нем темные инстинкты дроу, он не смотрел. Он не хотел видеть ту, которая так мучила его. Веселье за столом нарастало, мука Доргана становилась невыносимее. К нему, кто-то подходил, что-то говорил, уходил, подсаживался и опять, что-то говорил. Он отвечал вежливой, натянутой улыбкой.
В конце концов, поблагодарив герцога, он, сославшись на все еще неважное самочувствие, после заклятий Руфуса, ушел из-за стола. К нему бросился Лео, чтобы проводить эльфа в отведенные для него покои. А она осталась там и конечно же Джеромо, теперь возле нее. Он остановился, чтобы вернуться в зал, но с усилием подавив этот порыв, заехал кулаком в стену. Лео, отлетел от него подальше, махнул рукой на одну из дверей, сказав, что это и есть покои отведенные им и умчался. Да, что с ним такое? Он всегда прежде владел своими чувствами. Применить магию и тогда он забудет Нику. Нет, это невозможно. Лучше он будет мучатся. А если Джеромо позовет ее с собой, предложит свою помощь? Убить его! Но, тогда, будет мучиться Ника, так же как он мучается сейчас. Только не это. Лучше уж погрузить нож в ее сердце.
