– А зачем? Я думаю вообще-то о другом, – сообщила она мне, наблюдая закат с ещё не отстроенной внешней галереи нашего дома. – О… несправедливости. Вот я покупаю румяна – и эта торговка с севера, которая и в столице-то в жизни не была, сообщает мне с фальшивыми слезами на глазах, что такими румянами пользовалась Ян гуйфэй. О Небо, румяна – ужасная дрянь, даже дворцовая уборщица к ним не прикоснулась бы – а она просит за них тысячу монет. Почему? Потому что Поднебесная плачет по мне!
Тут я впервые заинтересовался ходом её мыслей. А она сидела, смотрела на апельсиновые и зелёные полосы по закатному небу и повторяла:
– Румяна Ян гуйфэй. Чай Ян гуйфэй. Шёлк Ян гуйфэй. Цены просто страшные. Это моё имя. А они получают за него дополнительные деньги, просто за имя. Имя – моё. А деньги получают они. В том числе с меня. Хм.
Я и представить себе не мог, что очень скоро увижу результат этих любопытных размышлений. Не мог представить даже тогда, когда моя возлюбленная, осматривая первые законченные комнаты, садики, каналы и галереи нашего нового дома среди разрытой ещё красной земли, вдруг заговорила знакомым мне шёлковым голосом («придворная актриса Юй Хуань даёт спектакль»):
– Мне стыдно тратить твои деньги, мой прекрасный воин. Я бесполезная женщина, умеющая только транжирить.
Я попытался напомнить ей, что денег у меня более чем достаточно – даже если жить только на увезённое из столицы Сайгаком. Но спектакль только начинался:
– А ещё я подумала, что мне надо занять достойное положение в обществе. Кто я? Жена иноземного торговца. Ну, очень богатого. Ну, заодно ещё и великого даосского целителя. Но всё же… Ну, я не говорю, конечно, о статусе супруги крупного чиновника…
– Или статусе повелительницы всей империи, который тебе, пожалуй, ни к чему, – вставил я.
– Но есть одна интересная мысль… Мой дорогой, а ты знаешь, что эта бесполезная женщина тоже может заработать небольшие деньги и заодно подарить тебе нескончаемые наслаждения?
Тут я всерьёз заинтересовался и замолчал. А Ян начала еле заметный глазу танец – лёгкое движение бедра, поворот головы: так она поступала, когда на чары одного только своего голоса уже не полагалась.
– У тебя большой остров, здесь много места, и тебе понадобятся слуги. Не позволил бы ты мне нанять несколько девушек из очень хороших семей, которые могли бы приносить здесь радость очень немногим, избранным, очень высокопоставленным людям? Я получила бы от родителей этих девушек немалые деньги за одно лишь их обучение искусству любви. Ведь они потом смогут очень хорошо выйти замуж, – тут она уже всерьёз начала танцевать. – А для меня статус хозяйки дома, где предлагают удовольствия, – это очень много. Ну, а ты… ты сможешь проверять мастерство каждой из них, стоит тебе только захотеть, – заключила она.
Я не поверил своим ушам. Идея была просто великолепна. Павильоны для музыки, писания стихов и иных удовольствий заняли бы не такую уж большую часть нашего острова, нам, вместе с кухнями и банями, хватило бы места и на другой его оконечности, – до нас и звука бы не донеслось. Ну, а получить целый выводок искусных девушек, готовых к услугам в любой момент по приказу строгой Ян, – да это был просто прекрасный сон.
– Собственно, всё начиналось с другой мысли, – закончила свой монолог великая актриса. – Розовый Пион, супруга твоего пациента с больной спиной, как-то пожаловалась мне, что, пока её муж развлекается, в соседнем павильоне женщинам нашего с ней возраста… увы, не самым юным… тоже было бы приятно поддаться нежным рукам опытных девушек… и, собственно, даже лучше – юношей. А вот такого нет нигде и ни у кого! – победно воскликнула она.
Первая из девушек сдала мне экзамен в целом неплохо и доставила массу удовольствия наблюдавшей за этой сценой Ян. Но я несколько смутился, когда мне был представлен милый молодой человек («из прекрасной гуанчжоуской семьи, третий сын, отец – чиновник городской стражи», как сообщила мне Ян).
Уроки начались сразу же.
– Шея, – прошептала она ему, сияя мечтательной улыбкой. – Никто не знает, что начинать надо с шеи (она взяла его руки и на мгновение поднесла к своей щеке, потом – к затылку). Медленно… долго… Ты скоро начнёшь ублажать женщин, которые будут смущаться и нервничать – так не спеши, будь робок сначала… И вот сейчас опускаешься на колени – и перед тобой моя грудь, и гладить её надо тоже долго… ласково… а самому сдерживаться, глубоко дышать и снова сдерживаться.
Юноша через некоторое время начал просто сходить с ума – он лихорадочно прижимался лицом к её груди и бёдрам, пытался заглянуть в её лицо полными тихой паники глазами: с ним происходило что-то ужасное, настоящая пытка, которая неизвестно как и когда должна кончиться. А Ян, со сладко зажмуренными глазами, и не пыталась помочь страдальцу.
– А сейчас ты, мальчик, увидишь, – прошептала она, наконец, – как этот мужчина, этот воин мгновенно возьмёт меня на твоих глазах. Ты увидишь его изуродованную шрамами от стрел и мечей спину и ягодицы между моих рук и ног, его тело будет всё сильнее вжиматься в моё, двигаться все быстрее… Но сначала ты получишь награду за то, что так хорошо слушал урок.
Юноша неловко встал и замер в ожидании. Оттопыривающийся спереди халат тонкого хлопка ясно показывал, что мучиться дальше он просто не сможет. А Ян хлопнула в ладоши, и из-за дверных ширм выскользнула одна из нанятых ею девушек для услуг, видимо, с интересом прислушивавшаяся оттуда ко всему происходившему.
– Посмотри, он сейчас просто взорвётся. Ему надо помочь, – сказала ей Ян. – Так, как я тебе рассказывала.
Девушка, смущённо улыбаясь, опустилась перед молодым человеком на колени, обняла его за бёдра и начала медленно приближать к нему голову, украшенную белыми цветами. Юноша закрыл глаза и обнял её затылок. Не сводя с них глаз, мы с Ян потянулись друг к другу.
Лодка с письмом прибыла неожиданно. В футляре, залитом пчелиным воском, оно после долгих месяцев путешествий по морям выглядело так, будто только что было написано под цветущим урюком в нашем внутреннем саду.
– Меня просили передать, что корабль с подарками следует сразу же за мной, – сказал посыльный от Амихрамана.
«Дорогой брат, – начиналось письмо; родные согдийские буквы были выведены искусной и хорошо мне знакомой рукой, – все эти долгие месяцы я отказывался лить по тебе слезы, потому что знал: так просто себя убить ты не дашь. Не может исчезнуть без следа человек, даровавший своему городу счастье, о котором город даже не узнает. Но не удивлюсь, если скоро о тебе появятся новые песни – Самарканду скучно без них. И спешу сообщить, что все наши родные и друзья знают, что ты жив, и шлют тебе благословения».
