Однако пока что доспехи на складе. А на Артуре поверх белой, форменной, с узкими рукавами, туники сияет белизной гербовая котта. Белая эсклавина на плечах. На шкуре Серко – белый чепрак. Весь в белом – самое время куда-нибудь вляпаться. И, судя по взглядам, которыми провожают кавалькаду крестьяне, парадное облачение выглядит куда как внушительнее, чем примелькавшаяся здесь полевая форма. В общем, для того и задумывалось. Наверное.
Если книжкам верить, до Дня Гнева храмовники носили такую одежду не для пышности, а потому что другой не было.
Бедняги. Трудно им тогда жилось.
«Угу, – хмыкнул Артур, представив себя и Серко со стороны, – трудно. Будто тебе сейчас легче».
– Брат Артур, брат Евстафий распорядился, чтобы братья-рыцари дождались вас, если вы управитесь с делами сегодня. Если нет, он рекомендовал вам вместе с нами дождаться завтрашней смены. Мы проводим вас в Стополье.
– Понял, спасибо.
Лынь притулилась в низинке, между пологими холмами. Дорога взбежала на взгорок, и Артур привстал на стременах, разглядывая деревню.
За сто лет она стала заметно больше. Или просто так кажется?
Да нет, вон же видно – целая улица протянулась от бывшей окраины дальше к востоку. Выгнулась колечком, как песий хвост, огибая подножие холма.
– Сюда ссылали? – поинтересовался Артур у спутников. – Или сами расплодились?
– Бегут сюда, брат, – ответили ему. – Сначала от эльфов спасались: у Серого леса ни одной деревни не осталось, а сейчас от тварей бегут. Восточнее, у болот, страшные дела творятся.
* * *
Отряд уже разглядела от околицы вездесущая детвора, тыкали пальцами, верещали что-то – сверху не разберешь, но звонко.
Стоило перевалить через холм, как мелкота брызнула навстречу. Серко захрапел, мотнул головой, прижимая уши. Он не любил детей, особенно шумных, а от этих шуму было, как от целой приходской школы на прогулке. Ладно хоть близко они не совались, справедливо опасаясь злых рыцарских лошадей.
Когда командир патруля, прощаясь, отсалютовал Артуру, старший... ах ты ж... не старший, а старшая – девица ведь, в штанах просто... Не иначе магичкой вырастет вроде Ирмы. Словом, эта самая девица, почесав разбитый локоть, уверенно сообщила остальным:
– Белый который, он над всеми рыцарями начальник. С севера приехал.
– Тоже, удивила, – снисходительно протянул один из пацанов и сплюнул, щегольски оттопыривая нижнюю губу. – А как у него коня звать, ты знаешь?
– Будто ты знаешь.
– И знаю, – парень смерил девчонку взглядом, – Крыланом, вот как.
– Да брешешь...
Артур направил коня вдоль улочки, указанной командиром патруля, и спор оборвался, дети поспешили следом, а за детьми – вот кому радости! – увязалась стая репьистых шавок местной породы.
Привезти бы в Лынь умников, рассуждающих о трудной судьбе крестьянских детишек, что от зари до зари трудятся, рук не покладая. Привезти и показать. Вот они, детишки, уработались – с ног валятся. Оттого, видать, и скачут как блохи. И визжат, как...
Кто, кроме детей, может визжать так громко и противно, Артур вспомнить не смог. Зато снова вспомнил монастырскую жизнь, временные обеты молчания, смирение и милосердие, а также трудовую повинность, каковая, без сомнения, идет на пользу отрокам и отроковицам.
– К Чопичам едет! К Чопичам! – радостно заблажили позади. – К Илоне-богатейке!
Артур вздохнул, подавляя желание пустить Серко рысью. Миновал дом колодезного смотрителя и подъехал к воротам следующего, такого же большого.
Насчет «богатейки» шумные дети не врали: над высоким забором, неожиданно зеленые на фоне привычной сухой серости, торчали ветки яблонь с завязями плодов второго уроожая. А за деревьями виднелась каменная громада цистерны размерами никак не меньше городских, расставленных по одной на квартал. Чопичева хозяйка, иначе говоря, вдова, бывшая старшая жена Симеона Чопича, покупала столько воды, чтобы хватало и ей и деревьям. Что ж, неплохо живет сумасшедшая матушка Золотого Витязя.
Артур спешился, толкнул калитку и вошел во двор, ведя Серко на поводу.
За домом громыхнул цепью и загавкал басом дворовый пес, судя по голосу – не чета тем шавкам, что пылили за детворой, взлаивая от одного лишь дурного задора. И таким же грозным: – Кто это пожаловал?, – разве что произнесенным по-человечески, а не по-собачьи, встретила Артура выплывшая на крыльцо толстая, высокая женщина
Правда, тут же, прищурившись, ладонью прикрыв глаза от солнца, она ахнула:
– Сыночка! Приехал, родной!
И Артуру захотелось убраться подальше.
Сумасшедшая. Зако ведь предупреждал...
Илона Чопичева грузно сбежала с крыльца. Захрапел и попятился и без того злой Серко. Артур отступил вместе с конем, собираясь совершить тактический маневр и оставить жеребца между собой и сумасшедшей, но Илона остановилась, как о стену ударилась. И по-девичьи прижала к щекам ладони:
– Ох ты ж господи, обозналась я! Сэр рыцарь, я ж вас за сыночку приняла. Да не вижу ж против солнышка-то, а блестит, ну, думаю: Зако приехал, вспомнил о матушке. А это ж не Зако, это рыцарь благородный. Не мудрено перепутать, вы ж похожи с сыночкой-то моим. Ох, а что ж вы приехали, или беда с ним стряслась?
– Нет, – поспешно заверил Артур, пугаясь того, как округляются, мгновенно наливаясь слезами, глаза хозяйки, – ничего не случилось, напротив, у... гхм... у господина Зако дела складываются как нельзя лучше. Командор Карцагский узнал о его желании стать братом-рыцарем и поручил мне разобраться с... ну, кое-какими неясностями.
– Так что ж вы стоите-то? – встрепенулась Илона, моментально переходя от тревоги за сына к заботе о госте. – Пойдемте в дом, благородный рыцарь. Мы ж понимаем, вы там у себя к простоте нашей непривыкшие, но мы ж от всего сердца. Вы ж человек божий, понимаете, значит, когда от сердца-то, не побрезгуете нашей скромностью. – И тут же, перейдя от квохтанья к прежнему грозному басу, загудела набатно. – Левка! А ну выдь! Выдь говорю! Коня прими!
Здоровенный, чубатый красавец явился, зевая, из дверей конюшни. В светло-русых кудрях его запутались соломинки, а толстые пальцы почесывали живот с таким звуком, как будто железная щетка скребла по свиной шкуре.
– Тута я, тетушка.
– Спал, лоботряс?! – грозно вопросила Илона. – Ей-же-богу, завтра же в поле отправлю. Я тебе что велела?
– Дудика перековать, у Сметанки в деннике настил сменить, сено перетрусить, сбрую поправить...
– Сделал?
– Дак вот, – Левка зевнул, хотел было снова почесаться, но под взглядом Илоны замялся, – вот, – повторил доверительно, – сбрую правлю.
