— Вот и твой Некто В Сером, — буркнул Тоскующий По Эпохам и глянул сквозь девочку. — Откуда ты, прелестное дитя?
Ириска покосилась налево и увидела Крушилу.
— Хаюшки, Ирисочка! — радостно проорал он, шумно втягивая ноздрями воздух. — А что за конь в пальто рядом с тобой обретается?
— Это что ещё за звездун? — удивился старичок, наливаясь недовольством. — Ну-ка, малец, подойди ближе, шмендерить тебя в рот.
— Опоздал, дедуля, — нагло ухмыльнулся Крушило, смотря куда-то в сторону. — Теперь так уже не базарят. Теперь это звучит изящнее: люби меня по-французски… Тебя мне так не хватало.
— Что, мальчик, хочешь пресечь твёрдою рукою корень зла? — ухмыльнулся старик.
— Если я мальчик, то ты импотент, — ухмыльнулся в ответ Крушило. — Вывод?
— Золотые денёчки давно уж как миновали, — прохрипел старик. — Однако ж, планы партии — планы народа.
Он щёлкнул пальцем. Туманная струна протянулась между домами, тренькнула, изогнулась и попыталась хлестнуть Крушилу по ногам.
— Но ты мне, улица родная, и в непогоду дорога, — раскатился голос, отражаясь от домов, множась радостным, но с капелькой грустинки, эхом.
— На этой улице отростком гонял по крышам голубей, — с готовностью подхватил Крушило, подцепил струну пальцем и легко разорвал её.
— Бывали хуже времена, но не было подлей, — вздохнул Тоскующий По Эпохам.
Крушило закивал. Ириска испуганно косилась на него, опасаясь встретиться взглядом. Но стёкла неугомонного очкарика были заляпаны жирной рыжей глиной.
— Пора заканчивать базар житейской суеты, — вздохнул Тоскующий По Эпохам.
— Во-во, дедок, кончай байду. В одном ты прав: за базар кому-то надо ответить, — согласился Крушило. — Но прежде ты вернёшь мне девочку.
Он потянулся к очкам. Девочка заинтересованно вытянулась, ожидая, какое впечатление на старичка произведут стальные глаза. Помятая проволока дужек скрылась под грязными пальцами. Пальцы поехали вниз. Ириска отшатнулась. Под стёклами не было глаз. Лишь две рваные дыры, заполненные склизкой чернотой.
Кошки вырвали глаза Крушилы.
Словно прорвав плотину, дыры всплакнули кровавыми водопадами.
— Подойди ближе, жертва общественного темперамента, — по голосу Тоскующего не было заметно, что он хоть чуточку испугался. — Хочешь девочку? Забери, попробуй. Вижу, хрестоматийный глянец с тебя слез почти целиком. Заточены ли твои когти, мальчик? Остры ли клыки? Жив ли лысый хвост? Смелее, мой друг. Быть может, я прямо здесь вручу тебе собаку-поводыря. Помню, у тебя есть ошейник с железными звёздами. Или ты его успел выбросить?
— Шнягу не заводи, да, — Крушило втянул воздух, а потом уверенно прошагал и остановился как раз между девочкой и страшным стариком. — Не надо вот тут с понтом под зонтом.
— Надо же, Вова уж приспособился, — глаза старикана горели ровным красным пламенем.
Мёртвые песни не могли ему помочь, но он нисколько не отчаивался. Сквозь страх Ириску грызло любопытство: какие ещё тузы спрятаны в рукавах коварного старикашки.
Голова Тоскующего По Эпохам раздулась подобно мыльному пузырю. Противный пузырь весело покачивался, по его поверхности гулял страшный игольчатый оскал. Но Крушило не видел ужасов, поэтому и стоял как вкопанный.
Рот страшного старика раскрылся. По переулку пронёсся ураган, отбросивший Крушилу назад. Он едва не врезался в Ириску, но всё же устоял. Полусогнутая спина вздымалась и опускалась. Продранные лоскутки рубахи развевались беззвучной музыкой ветра.
— Гнилой запашок, — прошипел Крушило. — "Аквафреш" не пробовал, а, фуфлогон? Говорят, помогает.
— Ты мне тут арабские сказки не выписывай, — рассердился старик и раздул голову ещё сильнее. Теперь она походила на вторую Ржавую Луну.
Ириска слышала, как шумно вбирают воздух ноздри Крушилы. Её сковало странное оцепенение. Может быть, поэтому она пропустила момент, когда ледяные пальцы порченного перепевника переплелись с её пальцами.
И сразу краски потухли. Погас и страх. Не осталось ничего, кроме этого холодного прикосновения. И мысли. Чужой мысли.
Она не выражалась в словах. Просто вселенную заполнила тоскливая пустота. То был мир Крушилы, потерявшего возможность видеть. Но петь ему запретить не могли. И он знал, что ещё споёт. Ещё как споёт. Просто надо чуток передохнуть. Просто обождать, пока в кровавых дырах перестанет пульсировать боль, сводящая с ума.
Ему срочно требовалось сбежать. И кто-то должен был вывести его из Переулков. И он жгуче надеялся, что этот кто-то — Ириска.
Тоскливая пустота объяснила, что Рауля больше нет. Просто потому, что есть она — Ириска. Она — Панцирная Кошка. Мир слишком тесен для них двоих. А для неё одной он был слишком большой и слишком ненужный. Но можно было вывести Крушилу, и тогда…
"Давай, Ирисочка, нас ждут великие дела, — дрожала в пустоте Крушилина надежда. — Мы им такого наворотим. Помни о Чёрной Розе. Неужели не понимаешь, что можно стать ей как-то иначе. Пускай жива кошачья королева. Пятый переулок закрыт не ей. И когда ты увидишь другой вход… Когда Я помогу тебе увидеть…"
— Решай, крошка, — просвистел в ушах шёпот Тоскующего По Эпохам. — Вижу, ты всё ещё предпочитаешь делать ставку на сильных.
Ириска вырвала руку из ледяного захвата, и краски немедленно вернулись.
— И вот они опять — знакомые места, — усмехнулась громаднющая голова. — Мой совет, если ещё хочешь поговорить со мной, отбегай подальше. Иначе ты успеваешь только попрощаться.
— Отвянь, дедуля, — посоветовал Крушило и повернулся. — Ирисочка…
Вид кровавых водопадов заставил девочку отскочить как можно дальше. В спину безжалостно впились доски изгороди. За щелями забора колыхался серый туман.
— Зачем тебе говорить с трупом? Он уже ни на что не способен, — Ириска впервые услышала в голосе Крушилы жалобные нотки, но поверить им уже не могла.
— Мой стакан невелик, но я пью из своего стакана, — громогласно заявила голова и вознеслась к своей ржавой подруге.
— Не, — хмыкнул Крушило, — такая тыква — это уже полный кобзон.
Он посмотрел вверх. Он не видел ни страшную голову, ни её вознесения, но слышал, откуда доносилось хриплое дыхание старика. Девочка тоже заворожено глядела на столб серебряного света, увенчанный иглозубым шариком. Теперь ей казалось, что в переулок воткнули спицу. Ту самую, которая прикончила второго министра. Столб расширился веером, опал светлым куполом, чмокнул, коснувшись земли, и поглотил очкарика, которому очки уже не требовались. И тут же серебряный свет потух, будто его выключили. Голова исчезла. Ириска осталась в одиночестве. Но её не покидало поганое чувство, что кто-то наблюдает, подсмеиваясь, за каждым её движением.
