Андаис уставилась на солнечный шар.
– Ты права, похоже. Вы создали это место втроем, и все три силы должны были проявиться. Но вот что запомни, Мередит. Ситхен теперь ожил, и он станет отвечать и на другую магию, помимо твоей. Будь осторожна с силами, которые пробуждаешь в других, потому что не все они подойдут к твоим благим вкусам.
– Я – неблагая сидхе, тетя Андаис.
– Посмотрим, Мередит, посмотрим.
Она окинула меня взглядом, потом осмотрела себя. Кажется, она успела забыть, что держит в руке внутренности Гвеннина.
– Нам нужно привести себя в порядок. А потом повидаться с королем и разрешить очередную загадку.
– Какую загадку, тетя Андаис? – спросила я.
– Почему Таранис рискнул вызвать войну между нашими дворами из-за явного вранья? Почему его люди напали на моих из-за лжи какой-то благой шлюшки?
– Не знаю, тетя, – сказала я.
– И я не знаю, но узнаю, Мередит. Мы узнаем. – Она выпустила наконец внутренности Гвеннина и шагнула ко мне. Она была выше Риса минимум на шесть дюймов[25], а сейчас, покрытая кровью, казалась еще выше... а может, просто страшнее.
– Поцелуй свою тетю, Мередит.
Я чуть не спросила зачем, но одумалась. Поступок ее был отчасти продиктован жестокостью, но кроме того, всякий, к кому я сегодня прикасалась, что-то приобретал. Может, то, что я к ней прикасаться не хотела, придавало всему в ее глазах особое очарование.
– Конечно, тетя Андаис, – сказала я почти спокойно.
– Тебя не тошнит при мысли дотронуться до меня вот сейчас?
Опасный вопрос.
– Ты пугаешь меня, тетя, сказать что-то другое было бы ложью.
– Тогда поцелуй меня, племянница, и дай мне ощутить вкус страха на этих алых благих губах.
Я крепче сжала руку Риса, как ребенок, ищущий защиты от ночных страхов. Она наклонилась к нагл, и я подняла лицо ей навстречу, боясь не повиноваться.
Королева прижалась ко мне губами, но ей этого было мало. Она сгребла мои волосы на затылке и ворвалась в меня языком. Она целовала меня так жестко, что мне оставалось либо открыть рот, либо поранить губы собственными зубами. Я открыла рот и ощутила вкус ее губ, ее языка и сладко-соленый, приторный вкус крови Гвеннина. Она пила его кровь, и ее рот был ею просто пропитан.
Кровь – одна из самых драгоценных жидкостей. Это сама жизнь, это великий дар, если его дают добровольно, но сейчас это не было добровольно. У Гвеннина кровь отняли, отняли насильно самую его суть.
Я вцепилась ногтями в руку Риса, борясь с тошнотой, не смея проявить отвращение. Я заставляла себя дышать, заставляла глотать, не вытошнить все, что во мне было, прямо на Королеву Воздуха и Тьмы.
Андаис отвалилась от поцелуя, рассыпая глазами искры. Она просто сияла.
– Тебе это совсем не понравилось, правда же?
Я глубоко, очень глубоко вдохнула. Меня не вытошнит. Мне нельзя. Я не могла представить, что она сделает, если это случится, а Гвеннин у ее ног очень живо напоминал мне, на что она способна. Сам вкус в моем рту напоминал мне об этом, и я постаралась не заострять внимание на этом вкусе. Я справилась и с дыханием, и с желудком, но с лицом, я знала, мне справиться не удалось. Ничего не могла поделать.
Она засмеялась: отрывистый, свирепый, радостный звук, похожий на крик сокола.
– Наверное, прежде чем отречься от трона, я потребую от тебя провести со мной ночь. Ты настолько человек, настолько благая! Тебе не понравится, что я с тобой сделаю.
– Если бы мне это понравилось, зачем бы тебе это делать? – сказала я, в голосе злость явно преобладала над страхом. Затормозить я не успела.
Она покачала головой едва ли не с грустью.
– Ну вот опять, Мередит. Со словами все в порядке, а тон говорит: отымей саму себя и свою лошадь в придачу.
Я посмотрела ей в глаза и на этот раз не пыталась ничего скрыть. Ей нравилась моя ненависть. Она будет счастлива, принудив меня спать с ней, в том числе к потому, что я ненавижу ее, а она ненавидит меня.
– Скажи, что думаешь, Мередит. Скажи своей дражайшей тетушке те слова, которые подойдут к этой злобе в благих глазках, – В ее мурлыкающем голосе перемешались воедино злость, соблазнение и обещание боли.
Рис сжал меня крепче, все тело его напряглось. Я сказала:
– Мы ненавидим друг друга, дражайшая тетушка, и всегда ненавидели.
– А что ты думаешь о том, что я затащу тебя себе в постель?
– Что мне следует занять твой трон как можно скорее.
В толпе послышались потрясенные вздохи. Андаис расхохоталась.
– Ты угрожаешь мне?
– Нет. Когда я держала в руках умирающего Галена, я думала, что это слишком высокая цена за любой трон. Я и сейчас так думаю, но спасибо тебе, дорогая тетя, за напоминание, что я либо стану королевой, либо умру.
– Оказаться в моей постели – это еще не смерть, Мередит.
– Иногда, дорогая тетя, смерть души страшнее, чем смерть тела.
– Хочешь сказать, что, если я тебя заставлю, я убью твою душу? – Она опять рассмеялась.
– Это убьет что-то во мне, и ты, несомненно, получишь от этого удовольствие.
– Да, – согласилась она. – Получу.
Я ощутила запах роз – нежный, тонкий запах. Андаис оглянулась по сторонам.
– Что это пахнет?
– Цветы, – сказала я.
– Здесь нет цветов.
Я посмотрела прямо в покрытое засохшей кровью лицо.
– Будут.
Единственное слово обладало весом и силой.
– Розы – хрупки, Мередит. Они не растут в саду без присмотра садовников.
– Диким розам присмотр не нужен, – сказал Дойл.
Королева повернулась к нему.
– Что это ты лепечешь, Мрак?
– Разве ты не чувствуешь, моя королева? Это запах не садовых роз, это пахнет шиповник, дикая роза, а ей не нужны ни грядки, ни садовники. Скорее напротив, ее почти невозможно вырубить и уничтожить, если она пустила корни.
– Не подозревала, что ты интересуешься садоводством, Мрак.
– Эта роза создаст сад для себя сама, где бы ни выросла.
Она уставилась на него, вглядываясь в бесстрастное лицо, словно увидела что-то, что я не могла прочитать.
– Осторожней, Мрак, не влюбись в розу, у нее есть шипы.
– Да, – согласился он, – всегда нужно помнить о шипах, когда собираешься сорвать розу.
– И ты поранишь меня своими шипами, Мрак?
– Зачем розе шипы, если они не ранят?
– Это угроза? – спросила она.
– Что, если часть души, которую ты украдешь у Мередит, это та самая часть, что взывает к ситхену? Что, если часть ее радости, которую ты убьешь, это та часть, к которой обращается Богиня? Неужели ты уничтожишь все, что едва проснулось, ради темного позыва?
– Я здесь королева, Мрак!
– Твой брат Эссус тебя любил, – сказал Дойл.
Это напоминание прозвучало странно даже на мой слух. Королева нахмурилась.
