— Внучка господина Кощея, — поклонился в пояс Иван Дураков, открывая путь чинно шествовавшей Милли.
Два лба переглянулись, словно знали наперечет всех родственников Бессмертного, и Янсен среди них не упоминалось. Они посмотрели на улыбавшуюся девочку, потом на Любаву, практически незаметно кивнувшую парням, и недовольно фыркнули.
— Да пустите вы, наконец! — ругалась какая-то бабка, шедшая вслед за нашей скромной процессией.
— Нет, — хором рявкнули молодцы, обнажая тяжеловесные мечи.
— А зря, — искоса глянул на них я.
Одарив одного из стражников лукавой улыбкой, я невзначай прикоснулся к нему. И тут в мой разум хлынул целый поток информации об этом человеке, включая страх, на котором можно неплохо сыграть!!!
— Да у вас, милейший, — тихо причитал я, прищурившись, — ожирение сильнейшее, а ухеду пожирает мужскую силу.
Двухметровый бугай нахмурился, презрительно глядя на меня, рогатого коротышку-заморыша, который ростом ему до груди. Вечно забываю, что тут никто не знает об ухеду.
— Лечиться вам надобно, не то спустя несколько месяцев к женщинам охота пропадет, — более пространно пояснил я замороченные слова. — Каналы мету засорены всяким барахлом.
Мужик стушевался и со страхом посмотрел на близнеца-напарника. Что, и этому экспресс-диагностику устроить? Я и рад стараться, чтобы в город пропустили.
— Лишний вес, мил человек, а ухеду в вашем теле прижились как у Хонсу в лечебнице. Кровь сладка, да печень раздута… — перечислял я замеченные недостатки в здоровье городского стража, не забыв помянуть и о каменных залежах в почках.
Очередь прибывших в город перестала возмущаться, что их не пропускают. Каждый путник собирался не один золотой отдать мне за перечень своих недугов, пускай даже в терминологии ухеду. Нет, за вранье я денег не беру. Никто, даже обескураженный Дураков, не подозревал, что я искусно вожу всех за нос, перечисляя когда-то слышанные названия. Стража, узнав о своих болячках, негодовала, словно я угадал хотя бы половину из перечисленного.
— И что нам теперь делать? — наперебой голосили мужики, прихлебывая стоящую на пропускном пункте медовуху.
— Пустите — скажу, — подмигнул я, глядя на стоявших уже на городской мостовой Милли и Любаву.
Избирательная у Кощея пропускная система, не спорю. Даже в отделе странных явлений все куда проще с волшебными карточками, которые сотрудники прикладывают к трехрогой махине на выходе из лифта.
Напуганные стражники, пообещав молиться за мое счастье, покорно отошли в стороны и застыли в поклонах. Достойная встреча правителя заморского государства! Не ожидал от них такой чести. Выкатив грудь колесом и гордо задрав голову, я чинно прошествовал мимо ожиревших стражников и спокойно направился дальше вслед за Любавой, пока окрик одного из мужиков не заставил меня остановиться. Вопрошал он, естественно, о панацее.
Зевнув и прокашлявшись, я остановился и со скукой в голосе протянул:
— Пить меньше надо! Кхе!
Я отвернулся и пошел прочь. Дальнейшая судьба стражников меня особо не интересовала. Зато очередь и случайные прохожие, услышавшие мой диалог со стражей, не собирались отставать и предлагали несметные богатства за диагностику. И даже тотальное невнимание меня и моих друзей не смогло разогнать толпы. Хоть вызывай из Москвы стихийного мага и заказывай у него бурю.
Меня спас верный друг.
— Так, — повернулся программист к толпе, — прием завтра с восьми до десяти утра! А теперь просьба разойтись. У колдуна дела и третий глаз спать хочет.
Набежавшие бабки и мамки с детьми, повозмущались, что как всегда доктора обслуживают только подчиненных государя. Но после нескольких намеков отправить их на торжественный ужин к Апопу, все же начали расходиться, обзывая меня адским аспидом.
Дворец Кощея — удручающее зрелище. Как еще Бессмертному не надоели эти мрачные каменные коридоры, освещаемые редко развешенными по стенам факелами, эти крошечные комнатушки с разноцветными стеклами на окнах, железные кровати с прогибающимися сетками, как в лагере 'Березка', и совершенно неразговорчивая прислуга, словно явившаяся на услужение из царства мертвых.
Любава чуть ли не летела по строению, внутри очень напомнившем мне гробницу богатого правителя. Милли, не чувствуя эманаций смерти, спешила за вампиршей. Ее больше не пугали взаправдашние скелеты, которых Кощей развесил по всем коридорам, словно охотничьи трофеи. Любава и не заметила, как Иван незаметно для нее откололся от нашей компании и напрвился в подвалы, куда один из угрюмых стражников волок мешок с добром.
Ох, припоминая выходки Дуракова в моем дворце, мне очень не хотелось отпускать парня в одиночку на поиски невест. Но не Милли ж доверять разговор с Кощеем.
Бессмертный нервно ходил взад-вперед по тронному залу: огромной комнате с черными стенами и одним, зато большим окном с мозаикой из разноцветного стекла. Кроме нашего визави в зале находился и коротышка в красном колпаке, зажимающий под мышкой увесистую книгу чуть ли не в треть его роста. То был знакомый мне по 'Березке' гномик-матершинник. Вставляя после каждого цензурного слова по три непечатных, он пытался вразумить Кощея, будто Любава сбежала от мужа к молодому царевичу или какому-нибудь легендарному герою типа Добрыни Никитича.
— Кому велено было читать словарь Даля и пополнять язык нормальными выражениями? — гневался Кощей на гнома, не слушая цензурной части его монолога и не обращая внимания на пополнение состава гостей.
Уверен, что Бессмертный прекрасно понимал характер матершинника, не желавшего пополнять лексикон и считавшего, будто непечатных слов достаточно для выражения крылатой мысли. Сколько бы словарей он ни прочитал бы, все равно высказываться иначе он не будет.
Две служанки-русалочки, которых я сперва принял за украшения на подлокотниках, охая и ахая предлагали Кощею жениться на них. Они пытались выставить себя в лучшем свете и показать, что они краше любой заморской вампирши.
— Ничего не понимаете вы в любви! — воздав руки к небу, заорал Кощей. — И в нашем благом деле.
Он схватился за свою черную корону и нарезал круги по залу.
— Любава, Любава, уже дюжину дней от тебя ни слуху, ни духу, неужто кинула ты меня? Променяла!? И ради кого я разводился с той, что любит меня почти тысячу лет!
— Фи, Яга, — сморщились русалочки, — нашел по кому слезы лить!
— Заткнитесь! — рявкнул на них Кощей и уселся на трон.
И тут он увидел свою любимую, так долго отсутствовавшую во дворце. Любава сидела пред ним на коленях, склонив голову.
