Глаза её тем временем искали среди толпы знакомые лица. Тхеадатхи — вполне цел и здрав. Рауф. Ба, даже сын Моисеев притащился — тризну по всем правилам организовать. Ей до безумия хотелось встретиться глазами с Барбе или хотя бы с Рауди, но она понимала, что это сущий вздор.
— Тебе страшно, — проговорила Орихалхо.
— Было бы удивительно, если нет. Все умные люди боятся. А я, знаешь, всю жизнь хотела с ними сравняться.
— Стоило бы тебе погуще питья заварить. Да как рассчитаешь — вон на меня почти не действует.
— Вчера с того получилась беда, и сегодня, пожалуй, было бы не лучше. Ты большую лепёшку на какой воде замесила?
Та с удивлением обернулась, даже замедлила шаг.
— Орри, ведь ты и мне понемногу всё время подмешивала, так? Прошлый раз на эти твои дрожжи вино попало. С того я и замешкалась. А ближе к ночи, без тебя, Барбе…
— Знаю.
— Мы с ним сошлись. Он ведь тоже ребёнка от меня пожелал.
— Знаю.
— Орри. Это ведь ты его подучила. Ты моё душевное устройство как никто понимаешь.
— Барбе — куда лучше моего. И что? Твоя спина оттого чешется?
— Я поняла. Это в него я была влюблена. Он мне и тебя подставил в качестве замены, и братца своего, лишь бы в самой себе не копалась. Оттого мне без него и мёд был не сладок, и соль не солона.
— Ты всегда хотела невозможного, — вздохнула Орри. — И не мне тебя укорять.
Вокруг следили за их разборкой вполголоса почти благоговейно.
— Достойные иньи, — сказал один из амирских гвардейцев. — Грешно вас поторапливать, но впереди ждут.
Они зашагали дальше. По мере продвижения сами стены, как показалось Галине, начали содрогаться и рождать в себе гулкий ритм.
— Барабаны смерти, — пробормотала Орихалхо. — Они извлекли из тайников барабаны смерти. Их делают из ствола вековых синих кедров, когда те рушатся в бурю, обтягивают кожей павших в бою коней или мулагров и бьют в них поочерёдно обеими ладонями, пока те не сотрутся в кровь.
А ритм словно выталкивал их обеих из пределов замка.
Из тяжёлых, гнетущих стен — на простор.
Где сладко пела морская окарина.
И там барабаны, прогремев последний раз, смолкли.
…То был небольшой амфитеатр наподобие тех, что Галина видела в Италии, только половина, обращённая к замку-горе, была куда более крутой, а выходящая на морской берег — плоской. Процессия появилась из низких, широких ворот, похожих на те, из которых выпускали на арену зверей и гладиаторов.
И круг из песка, на окраине которого её ожидали судья, палач и его подручные, был ослепительно белым.
Галина отделилась от остальных, сбросила меха на руки одного из «красных» и пошла вперёд.
— Игниа Гали, — сказал Салахэддин, — мы дали тебе время и возможность выбора. Ты ею не воспользовалась. В последний раз тебе предлагается покинуть нашу землю и быть счастливой вне её. Мы с тобой лукавили: в Рутене ты не останешься нищей сиротой. Конечно, чем дальше ты думаешь, тем больше рискуешь, что всё сорвётся. Твое решение?
— Такое же, как у моего отца. Теперь я его знаю.
— Тогда я передаю тебя в руки мейстера Трискеля и тех, что составляет с ним триаду — Ахмеда и Ольгерда.
И отступил в сторону.
Ахми дотронулся до плеча женщины, подтолкнул к центру:
— Свечкой опускайся. Как в чинном поклоне. Типа риверданс… реверанс.
Другой парень, чуть постарше, тем временем на вытянутых руках подал Трису широкий скимитар.
— Как тебе — не надо плаху под грудь подоткнуть для упора? Или блестяшку какую впереди в землю воткнуть, чтобы на одну её смотрела? — спросил Ахми.
«Я-то думала, что они хором преклонят колени, как в фильмах, и начнут прощения просить».
— А то повязки наложить. На глаза и руки-ноги. С ними легче, если в голове не закружится и равновесие…
— Спасибо за заботу, уж как-нибудь справлюсь. Муж войны всё-таки, — чуть более звонко, чем требовалось, проговорила женщина.
— Постойте, — вдруг твёрдо вступила Орихалхо. — Кади Салахэддин! Все забыли древний обычай, но я и ты сам — мы-то помним. Заместитель преступника, если хочет, может пойти до конца. Я хочу.
— Дать себя в обмен или в придачу ты можешь, подарить супруге свободу — нет, — с некой печалью проговорил судья.
— Я понимаю. Такая возможность истекла ещё вчера.
— Орри, судья, но я-то не согласна! — вскричала Галина. — Мне ведь как раз нужна свобода.
— Гали, я хочу подарить тебе хоть немного времени.
«Если уж ты моей любви не разделяешь».
— И мне без тебя придётся куда хуже, чем наоборот.
«Как открылось только что».
— Вот уйду — все равно не смогу тебе помешать, — обречённо сказала Галина. — Твори тогда что знаешь. Но не прежде.
А Орихалхо, не торопясь, снимала с себя бесчисленные низанья и подвески, вешала на руку, согнутую в локте.
— Что же, — Салахэддин возвысил голос, — это странно и печально, однако право есть право. Господин Трис, ты сможешь с равной чистотой сработать дважды?
Тот поклонился:
— Мы говорим так. Первому достаётся большая острота, второму — лучшая меткость. Пускай бросают жребий.
— Орри, да не могу я так, — простонала Галина. — Ахми, мы с тобой ведь начали уже.
— Вот ведь задница, — пробормотал Трис до того явственно, что первые ряды услышали более короткий вариант. — Предупредил ведь насчёт стрижки и бритья. Теперь вон держи, Ах, одну бабу за локти, Оль — другую за косу. Мэс, учти, тебе двойной удар будет: один по волосу, скользящий вроде бритвы, другой поперёк шеи.
На трибунах тем временем происходила странная возня. Кади прислушался — и вдруг сделал рукой непонятный жест:
— Все остались на своих местах. Это же…
Со стороны замка по крутым ступеням двигался мужчина, держа на одной руке нечто увлечённо вопящее, другой — время от времени производя отмашку белой тряпкой. Отчего-то люди буквально шарахались, когда он проходил поблизости. Вот он подошёл так близко, что Галина смогла его разглядеть.
Вчерашний лихой курьер. Наездник Белуши.
И на руках у него — дочка её самой.
Подошёл, утвердился в центре, чуть отодвинув декорации в сторону — и судью, и палача с его оружием, и мальчишек-подмастерьев, и супругов, готовых мужественно последовать на тот свет.
— Вот какое дело, мои любимые граждане, — заговорил он. — Насколько я в него вник. Закон и справедливость — оно, разумеется, прекрасно. Вообще замечательно. Однако обратим внимание вот на это.
Поднял девочку за подмышки над своей головой и хорошенько встряхнул, отчего покрывальце окончательно свалилось на песок. Похоже, малая дико образовалась всему этому, потому что заболтала в воздухе ножками и заверещала куда громче прежнего, бодая мужчину пятками в нос и глаза.
