Вообще-то, повар не тот человек, которым следует заняться в конце книги, и мы не будем здесь описывать его личность и то, что он держит в своем сундуке. И все же я очень его уважаю за то, что он был первопроходцем в изготовлении блюд из гречки.
Позднее он говорил, что идея привести Ахава обратно в Хазарию по воздуху с помощью соколов, держащих в клювах сеть, было целиком его. Плод его предвидения и реализации. Это абсолютно неверно. Но в той вечерней беседе, соединились искры трех мозгов, и один из трех был повар.
«Я думал, – сказал он, – что надо учиться летать. Так мы сможем преодолеть ручей. И пусть он кипит, сколько хочет. Тому, кто летит в небе, бес не может нанести вреда. Я видел этого беса. У него нет крыльев».
«Разрешите, Ваше сиятельство, – начал он в тот вечер, боясь, что граф его прервёт, но тот с интересом продолжал его слушать. «Если разрешите, я покажу вам план этого полета».
План казался мечтой. Повар начертал на коже точные рисунки и детали летательных аппаратов, и людей, которым дадут крылья. Даже клювы чаек нарисовал повар Омри в чертежах.
Все понимали, что ничто из этого не взлетит. Такие идеи в немалом количестве, как и другие дебильные патенты, хранились в архиве странных вещей в библиотеках Хазарии.
И все же граф поблагодарил его за то, что он вложил столько сил в эту идею, и похвалил запеканку с луком, которую тот приготовил в один из осенних праздников. Граф это запомнил.
В тот день повар вернулся к кастрюлям и выпечке, вспоминая, что даже назвал ту запеканку с луком – лопатинской запеканкой в честь графа.
Этот рецепт не был потерян во времени, а был взят в Польшу, затем появился в поваренных книгах и рецептах, публикуемых газетами. Сари Ански внесла его в выставку еврейских блюд в башне Давида, в Иерусалиме, но увольте меня и не заставляйте здесь писать о хазарских источниках еврейских яств.
Я очень уважаю повара Омри (и вовсе это не Омри из «Библиотеки» – буфета Дома писателей в Тель-Авиве, который закрылся. От этого проиграли журналисты. Омри – брат Идит и Шмуэля, сына брата моего Йосефа. Господи! Только сейчас я понял связь между этими именами).
Я очень его уважаю этого толстяка, умеющего готовить каши, супы и блюда из гречки, уважаю за его фантазии и упрямство. В Хазарии не было нехватки в еде, не было голода. Но когда однажды такое случилось, вспомнили о гречке, но это было через много лет после его смерти, после того, как Хазария ослабела от лживых союзов с соседями и нападений банд, что только кровопролитие может их успокоить.
И все же, как бы мы не уменьшали его вклад в идею полета, свое он внес. И Ахав вернулся полетом, который Деби никогда не забудет. Ох, какой крик она издала, увидев его летящим над Самбатионом! И крик долетел до него и наполнил его счастьем.
* * *
Да, Деби, это верно: человечество испокон веков жаждало летать в небе. А иудеи стремились уйти под землю. Каждый ребенок читал в энциклопедии с цветными картинками историю авиации. Книга эта была очень популярна в мое время, сначала черно-белая, потом цветная, потом возникла учебная телевизионная программа, но с теми же повторяющимися рассказами о тяге в небо, о Дедале и Икаре, о летающих аппаратах Леонардо да Винчи, о первых опытах с воздушными шарами, о летчике-еврее Отто Лилиентале и братьях Райт.
Мы, сыны Израиля, Деби, всегда жаждали исчезнуть, и лучше всего, под землей. Страсть эта и по сей день не развита и не реализована, и выглядит, как мечта безумцев, которые знают, но не умеют склонить голову перед законами природы. То, что возможно – возможно, а о невозможном вредно человеку даже думать.
Даже царь Шломо, – ты все еще со мной, Деби? – когда Бог спросил какова его просьба, не попросил у Него летающее воинство, и не проходы вглубь земли до двадцати одного и более километров, и не каналов для слияния вод реки Евфрат и реки Иордан, а лишь – сердце, умеющее судить Твой народ, ибо кто же может судить этот жестоковыйный Твой народ?
Много было неудач, Деби, пока сумели осуществить план полета, и Ахав с детьми сумел преодолеть реку. Накинули на них сеть, к которой были привязаны семьдесят ломтиков мяса. Ахав с детьми легли на сеть. И тогда освободили соколов. И каждый из них вцепился свой ломтик мяса, и все вместе они подняли сеть в воздух и перенесли ее через речушку. Бес пускал разгневанной своей пастью фонтаны, чтобы сбить сеть, но ничего у него не получилось.
Сам Ахав был собой недоволен: «Беса не убил, ручей Самбатион не иссушил, Хазарию не освободил, но все мне пели хвалу»
Да, да, Деби. Над этим много думали – и граф, и Тита, и ученые, и знаменитые полководцы, и великие раввины хазарского Каганата, и, конечно же, дрессировщики соколов, о том как перелетит Ахав в Хазарию над ручьем Самбатион, подобно запаху нарцисса. Не думали о длительном полете, а только о гигантском прыжке по воздуху. Необязательно, чтобы этот прыжок внесли в «Энциклопедию пионеров авиации». Скорее, в «Энциклопедию пионеров прыжка».
Что сказать, мы, иудеи, которые со времен Хазарии отказались на сотни лет от своего войска, пришли к господству в воздухе вопреки собственному мнению.
Редкие картины могут сравниться с вертолетом «Кобра» Военно-воздушных сил Израиля, замершего над эвкалиптами, словно бы задумавшегося, перед тем, как выпустить ракету. Насколько это чудесно, Деби, уроженка уголка земли, текущего медом и жужжащего пчелиным роем. Разве есть в мире что-то более совершенное, чем еврейский танк, и я говорю о совершенстве в чистом виде, как совершенство твоей и фигуры и груди, Деби, в рубахе с расстегнутой для меня верхней пуговицей. Даже если собрать все оружие высотой с Мон-Блан, еврейский танк останется тем, перед красотой которого не устоит никто.
Таковы были дела, Деби. Ахав вернулся через семь лет, и ты бежала посмотреть на него. Вот он, стоит, не поверишь, живой, по эту сторону речушки Самбатион, высокий, мощный, с мечом предков в руке. Взгляд его ужесточился за эти годы. За спиной его тридцать соратников-слепцов, прошедших с ним все преграды, и дети – Иоселе и Янкеле.
Ты стояла там, надеясь, что отныне вы сможете быть вместе без необходимости отбивать его попытки в прошлом искать наслаждения на стороне, его грубость по отношению к ее чувствам. Но зачем тебе беспокоиться, прошли у него все эти глупости.
Достаточно было одного взгляда, брошенного им тебе, долгого, прямого, властного. Взгляд этот говорил тебе о том, что ты можешь сказать, что хочешь, но решать за него не можешь.
Что прошло? Для тебя всё прошло. Для него же ничего не прошло и не проходит, Деби.
Затем Ахав, Тита и их сын, и все ратники-слепцы, и весь графский род покинули этот пчелиный уголок. Ахав совершил еще много подвигов, и завершил свою жизнь комендантом крепости на Босфоре, и с ним – Тита и множество детей и внуков, рассеявшихся по земле.
