— Выясним, Ваше Высочество, обязательно выясним, — пообещал тидусс с каменным лицом. — Расслабляться точно рано. Вот Игорь Иванович найдет нам специалиста, и сразу все выясним. В любом случае один вариант уже есть. Остается надеяться, что наш защитник юных демонов быстро придет в форму.
Обсуждаемый Тротт тем временем получил документы на выписку из рук степенной дежурной, от нее же очень искреннее пожелание долечиться и беречь себя, чтобы к ним больше не возвращаться, но даже не стал раздражаться — вышел на крыльцо лазарета, поежился непроизвольно от холодного ноябрьского ветра и позвонил Марту.
— Приветствую немощного! — жизнерадостно заявил тот в трубку. — Соскучился, Малыш, по папке-то?
— Мне нужно транспортное средство, — невозмутимо ответил инляндец, — а кто, кроме тебя, осла, на эту роль подходит? Забери меня из больницы, Март. Не хочу Алекса дергать.
Тот хохотнул, ничуть не обидевшись на обзывательство.
— Я вообще-то тоже на работе, Малыш.
— Не кокетничай, Март, — поморщился Макс, — блакорийский двор на тебя плохо влияет. Я же не с бабы тебя снимаю.
— Тебя тут залечили так, что ты о бабах стал думать? — озадаченно спросил фон Съедентент, выходя из Зеркала с прижатым к уху телефоном. Природник отключился и тут же попал в крепкие объятья друга. Тот постучал его по спине, стиснул — Макс терпел, даже пару раз снисходительно стукнул его в ответ.
— Как восстановление? — поинтересовался барон, оглядывая бледнючего Тротта.
— По нарастающей, — буркнул инляндец, — но пока не хочу тратить силы. Было очень трогательно с тобой пообниматься, Марти, но я хочу домой.
— Ты чудовище, ты знаешь это? — фыркнул блакорийский придворный маг, открывая очередное Зеркало.
— Знаю, — ровно ответил Тротт, выходя в свою гостиную. Поморщился, сразу пошел в лабораторию.
— Я здесь на цыпочках крался за препаратами, только чтобы не видеть такой твоей кривой рожи, — сообщил Мартин, следуя за ним. — И все равно ведь знаю, что будешь бухтеть.
Лаборатория была запылена, часть секций с ящиками выдвинуты, на полу явно виднелись следы ботинок, и владелец дома выразительно глянул на друга.
— Это Алекс, — наябедничал тот с ухмылкой. — Смотри, совсем не мой размерчик, — он приставил ногу к следу, шагнул назад — отпечатки совпали до последнего изгиба подошвы. — Надо же, и ботинки мы носим одинаковые… Ну хватит смотреть на меня, как будто ты меня отшлепать хочешь, Макс, — глумился он, — а то я сейчас со страху на тебя стазис кину.
Губы инляндца дрогнули, и он покачал головой:
— Иди отсюда, а? И… спасибо, Март, — сказал он, когда барон уже уходил в Зеркало.
Есть не хотелось, и лорд Тротт, переодевшись, пошел отмывать лабораторию. И подошел он к этому делу со всей своей педантичностью и основательностью. Так, что когда он разогнулся и оглядел сверкающее рабочее место, организм недвусмысленно напомнил, что перенапрягаться не стоило — закружилась голова, и он прислонился к стене, пережидая приступ. Накатила слабость, но он еще сходил в душ, и только после этого, голодный и уставший, свалился в кровать.
И только когда очнулся, понял, что так и не попросил Марта поставить щиты.
Он висел, прикованный за руки, в темной камере, сырой, провонявшей запахами горячего железа, боли, крови и пота. Было так темно, что глаза не сразу стали выцеплять детали — тяжелая решетка, закопчённая, массивная вместо одной стены, холодный каменный пол, округлая жаровня с едва тлеющими углями, маленький стол с выложенными аккуратно, даже любовно, кнутами, ножами, огромными щипцами, стул у стены напротив. Где-то за решеткой, в коридоре, вне поля его зрения, горел факел — чуть колыхались тени, и слышались тяжелые шаги стражи.
Затем пришла ослепляющая боль, и он выгнулся, не заорал — замычал глухо, чуть ли не кроша зубы в пыль, кусая сухие губы и дыша тяжело.
Нельзя было кричать. Потому что если он правильно понял, куда попал, следующего визита хозяев этой пыточной камеры он, скорее всего, не переживет.
Боль не давала думать, не давала запустить лечение, плескала волнами по обожжённым ногам, по спине, щипала за открытые раны за лопатками, накатывала все с большей яростью, пока он снова не потерял сознание.
Очнулся все там же, в той же дурно пахнущей темноте. Тело регенерировало медленно, хотя кто знает, сколько он был в отключке? Может, минуту, а может и часы. Можно было бы уйти наверх, но кто гарантирует, что тот, в чьем теле он сейчас находился, выберется сам?
Пошевелил затекшими руками, ногами, стараясь не стонать от простреливающей боли, проверяя целостность сухожилий — могли и подрезать, чтобы обезопасить себя. Пол казался ледяным, или это он пылал жаром? Заражение крови, как минимум, ну и воспаление легких до кучи. Это если не считать множественных ожогов, рассечений, гематом и порезов. Похоже, били его долго и старательно, потому что один глаз почти ничего не видел, и нос был сломан, и губы были распухшие, с содранной кожей, и в ушах звенело. В груди царапало до спазмов, хотелось кашлять, и тело крутило, покрывалось потом, слабело — организм старался восстановиться и забирал последние силы.
Едва сдерживаясь, чтобы не провалиться в забытье, пленник все-таки смог нащупать Источник. Неожиданно слабый, мерцающий. Как всегда, ощутил ужас и бесконечную, раздирающую на части любовь, и снова накатила волна невыносимой боли, заставляющей корчиться, судорожно сглатывать сухим ртом комки запекшейся крови и терпеть обжигающие солью слезы. Кожа горела, будто ее натирали на терке, сердце заходилось в спазмах, и в горле жгло от поднявшейся желчи. Он терпел, сколько мог, слушая шаги в коридоре — только бы не заглянули, только бы дали ему время — пока его не начало тошнить. Дернул головой и снова потерял сознание.
Через два часа в камеру вошли трое. Услужливо горбящийся старик с факелом и ведром воды — ведро он поставил на пол, закрепил коптящий и потрескивающий светильник в кольцо на стене и стал разжигать жаровню. Тяжеловесный пожилой мужчина в странной кожаной одежде, темно-зеленой, будто пошитой из широких ремней, с коротким мечом на боку. Он подергал цепи, проверил кандалы, брезгливо поднял за подбородок голову заключенного, двумя пальцами раскрыл ему веко, присмотрелся, приложил руку к грязной горячей груди.
— Осторожно, тха Ранши, — тонким голосом остановил его третий, тощий, одетый в какую-то хламиду, — я бы не стал рисковать и приближаться к этой твари.
— Вы и не рискуете, почтенный Урухши, — презрительно ответил проверяющий. — Не перестарались мы? Третьи сутки в сознание не приходит.
