— Даже воды с собой не взял, пошел на солнцепек косить. Что, та трава не подождала бы, пока пообедает? Пчелы бы пожрали? Ээээх, беда-мужик.
Василина помалкивала, но, видимо, это молчание было таким выразительным, что повариха несколько раз покосилась на нее, открыла рот, закрыла, и все-таки заговорила:
— А вы бы, госпожа, присмотрелись к нему, мужик-то хороший. А что молчаливый, то оно и лучше. Знаете, как мне мой болтун за двадцать лет, храни его память Боги, надоел? — она сентиментально всхлипнула, утерла глаза мокрой рукой. — Зато барон наш и работящий, и крепкий, сразу видно — может девку так стиснуть, что аж косточки досладка заломит…
Принцесса стремительно краснела и готовилась спасаться бегством.
— А что? — Тамара Дмитриевна явно не страдала излишней деликатностью, да и статус гостьи не был в ее глазах так высок, чтобы утруждать себя почтительностью. Хотя, вероятно, и знай она титул, ее бы это не остановило. — Не все ж вам молиться да сохнуть. В старости напаломничаетесь. Вот вы какая хорошенькая, ну посмотрите на него пару раз с прищуром, с поволокой, улыбнитесь, что ли, растает, вот не видать мне сковородок, растает!
И повариха продемонстрировала, как именно нужно смотреть и улыбаться, чтобы владелец поместья растаял. Василина не удержалась и хихикнула. С разговорчивой, восхитительно бестактной, доброй, честной поварихой было на удивление уютно. Ну, и, признаться честно, она столько выдавала информации о Байдеке, что не слушать не было сил.
— Вот что, госпожа, — после помывки посуды повариха оперативно собрала в контейнер еды, положила все это в корзину, добавила бутыль с холодным морсом. — Отнесите вы ему обед, будьте добренькой. Зажарится он там, да и еще и оголодает. Мужика кормить надо! А раз ему эта трава важнее моего обеда, — обиженно проговорила она, — то пусть ест на поле. А голодным в этом доме ходить никто не будет.
— А, может, лучше вы? — испуганно попросила Василина. — А я овощи к ужину почищу.
Лимит ее храбрости истек накануне вечером, когда она подошла просить прощения. Не хотелось выглядеть дурочкой, таскающейся за ним повсюду.
— Идите, идите, — Тамара Дмитриевна буквально насильно вручила ей корзину и подтолкнула к выходу в холл. — Разомнетесь, воздухом подышите. Косит он, скорее всего, на лугу, что у озера. Километра два отсюда, да не заблудитесь, пройдете через сад, там вдоль леса тропинка идет налево. Давайте, а то загнется там хозяин-то наш!
Василина прошла через сад, где выспавшиеся девчонки собирали в большие корзины ярко-красные и солнечно-желтые яблоки, и, все-таки дрогнув, позвала с собой Полли. Сестричка с радостью слезла с дерева и побежала за ней.
Так они и шли — Василина в длинном легком платье, с корзиной в руке, и Пол, несмотря на жару, бегающая вокруг, как олененок, собирающая цветы, пару раз даже сделавшая колесо, и голосящая от отчаянного подросткового счастья. С одной стороны тянулись поля арендаторов, огорожденные кустами малины с сонно жжужащими в них пчелами, с другой ласково шумел высокий северный лес, влажно пахнущий мхом и грибами. Тропинка неуклонно заворачивала, пока не блеснула впереди ярким серебром и синью спокойная гладь озера, а в воздухе не запахло ощутимо одуряющим и свежим запахом свежескошенной травы.
Барон мерно работал косой, стоя далеко впереди, к ним спиной, и сделал уже очень много, но луг все равно казался бесконечным. И пока Василина думала, как бы так отдать корзину и побыстрее уйти, Полинка громко крикнула:
— Барон! Барон Байдек! Мы принесли вам обед!
И, выхватив из рук сестры корзинку, радостно побежала по высокой траве к работающему хозяину поместья.
Он обернулся, опершись на косу, улыбнулся несущейся к нему Пол, перевел взгляд на Василину…и она замерла в паре десятков шагов от него. В ушах зашумело, и пришлось остановиться, потому что смотрел он на нее так, будто если она сделает еще шаг, то произойдет что-то непоправимое. И она совершенно не представляла, что ей со всем этим делать.
Мариан Байдек работал, как одержимый, решив победить утреннюю телесную слабость единственным знакомым и действенным ему способом — тяжелой работой. И тело, повозмущавшись для начала, постепенно вошло в ритм, суставы, прогревшиеся на жарком солнышке, перестали ныть, а в голову перестали лезть неподобающие мысли, выстроившись в строгий порядок и аккуратно заняв свое место в темнице подсознания.
И все было прекрасно, пока ветерок, дующий в спину, не донес до него тот самый пряный, сладкий, женский запах с нотками железа, соли и моря, и возведенные с таким трудом барьеры снова рухнули, как спичечные.
Он почувствовал ее задолго до появления и решил, что сходит — таки с ума. Это было незнакомое ощущение какой-то звериной тоски, поднявшее дыбом шерсть у него на теле, смешанное с желанием все бросить и бежать — то ли навстречу, то ли от нее, как можно дальше. Барон не раз сталкивался по жизни с такими тварями, от которых ужас выжигал рассудок, ноги превращались в кисель, а древний инстинкт требовал уносить ноги — но всегда выигрывал эту битву с самим собой. А сегодня чуть не дрогнул. И только ему было известно, чего ему стоило остаться на месте.
Через бесконечное число минут работы со сжатыми до боли зубами он понял, что она рядом. Услышал оклик Полины, обернулся, перевел взгляд на идущую к нему Василину и чуть не зарычал. Темная агрессивная волна ударила в голову, он сжал пальцы на рукоятке косы и задержал дыхание, расслабляя напрягшиеся мышцы. Девушка остановилась, недоуменно посмотрела на него, неуверенно улыбнулась…
В ногу ему ткнулась корзина, и он опустил взгляд. Пол с восхищением смотрела на косу, потрогала рукоятку, протянула руку к лезвию, и он мягко убрал ее руку.
— Порежетесь, принцесса. Очень острое лезвие.
— А дайте покосииить, — заныла Полли, и он был готов расцеловать ее за отвлечение.
— Полина, — раздался мягкий голос второй принцессы, — пошли, не нужно мешать барону Байдеку.
Он так и стоял, не прикоснувшись к еде, пока ее запах не развеялся поменявшим направление озерным ветерком, и мышцы не отпустила судорога. Как хорошо, что завтра на службу. Он уедет на целую неделю, до выходных, и плевать, что это невежливо. Зато он сбежит от этого безумия, которое, он теперь точно знал, связано с девушкой в легком летнем платье, стоявшей напротив и улыбавшейся ему.
Он все-таки уехал, этим же вечером, а его безумие осталось в его поместье. Чем дальше он отъезжал от своих владений, тем яснее становился его ум. И понедельник прошел в знакомой, простой и понятной военной реальности, среди боевых товарищей, мужских разговоров, стрельб, утренних построений и проверок патрулей.
