Они находились под землей, далеко от жизни, от мира. Никто не слышал их воплей, шипения и потрескивания расплавленной плоти, кроме трех Далейнов и толстого жадно наблюдающего человека, стоящего рядом, и еще одного, стоящего позади мертвого императора, но достаточно далеко. Его обдало влажной волной жара, пронесшейся по туннелю, и он затрясся от страха, но его даже не опалило этим огнем из далекого прошлого.
Он осознал, когда жар спал, а крики и стоны стихли, что они смотрят на него. Далейны и толстяк, которого он очень хорошо помнил, но не знал, что он в Городе. Ему было обидно, что такое могло произойти без его ведома.
Но сейчас имелись более серьезные поводы для огорчения.
Он прочистил горло, посмотрел на окровавленный, липкий кинжал в своей руке. На нем прежде никогда не было крови, никогда. Секретарь носил кинжал для вида, не более того. Он посмотрел вниз, на мертвого человека у своих ног.
А затем Пертений Евбульский с чувством произнес:
— Это ужасно. Так ужасно. Каждый согласится, что историк не должен вмешиваться в события, которые он описывает. Вы понимаете, он теряет свой авторитет.
Они уставились на него. Никто ничего не говорил. Возможно, находились под впечатлением истины его слов.
Слепой Лекан плакал, издавая сдавленные, жалкие звуки горлом. Он все еще стоял на коленях. Туннель заполнил запах горелого мяса. Солдаты. Пертений боялся, что его стошнит.
— Как ты сюда попал? — спросил Лисипп. Стилиана смотрела на императора. На мертвеца у ног Пертения. Она держала руку на плече плачущего брата, но теперь сняла ее, прошла мимо сгоревших солдат и остановилась, глядя на секретаря своего мужа.
Пертений вовсе не был уверен, что должен отвечать такому ссыльному чудовищу, как этот Кализиец, но сейчас не время было задумываться над этим. Он сказал, глядя на жену своего хозяина: — Стратиг послал меня посмотреть, что задержало… императора. Пришло… только что пришло известие… — Он никогда так не заикался. Перевел дух. — Только что пришло известие, и он считал, что император должен знать.
Император был мертв.
— Как ты вошел? — На этот раз тот же вопрос задала Стилиана. На ее лице было странное выражение. Глаза не сфокусированы. Она смотрела на него, но не совсем на него. Он ей не нравится. Пертений это знал. Но ей никто не нравится, так что это не имеет большого значения.
Он снова прочистил горло, пригладил спереди тунику.
— У меня случайно оказались ключи. Которые… открывают замки.
— Разумеется, — тихо произнесла Стилиана. Он хорошо знал ее иронию, ее жало, но на этот раз ее тон был бескровным, небрежным. Она снова посмотрела вниз, на мертвого человека, неряшливо растянувшегося на полу. На кровь на мозаичных плитках.
— Стражников не было, — объяснил Пертений, хотя они и не спрашивали. — Никого не было в коридоре снаружи. А должны были быть. Я подумал…
— Ты подумал, что-то происходит, и захотел это увидеть, — сказал Лисипп. Четкие, резкие интонации. Он улыбался, складки кожи на его лице шевелились. — Ну, так ты увидел, правда? И что дальше, историк?
Историк. На его кинжале кровь. Насмешка в голосе Кализийца. Запах мяса. Женщина снова смотрела на него, ждала.
И Пертений Евбульский, глядя на нее, а не на Лисиппа, сделал самое простое. Он опустился на колени рядом с телом помазанного императора, которого ненавидел и убил, и, положив на землю кинжал, тихо спросил:
— Госпожа, что ты хочешь, чтобы я сказал стратигу?
Она выдохнула воздух. Секретарю, пристально наблюдавшему за ней, показалось, что она превратилась в опустошенную фигуру, лишенную сил и энергии. Это его заинтересовало.
Она даже не ответила. Ответил ее брат, подняв свое безобразное лицо.
— Я убил его, — сказал Лекан Далейн. — Я один. Мой младший брат и сестра… пришли и… убили меня за это. Такие они добродетельные! Расскажи об этом так… в своем отчете, секретарь. Напиши это. — Присвист в его голосе стал более отчетливым, чем раньше. — Напиши это… в правление императора Леонта и его славной императрицы… и детей Далейнов… которые придут после них.
Прошло мгновение, другое. А потом Пертений улыбнулся. Он понял, и все стало таким, каким должно было быть. Наконец-то. Тракезийский крестьянин мертв. Шлюха мертва или будет мертва. Империя возвращается назад — наконец-то! — на положенное ей место.
— Напишу, — ответил он. — Верьте мне, напишу.
— Лекан? — Это снова заговорил Лисипп. — Ты обещал! Ты мне обещал. — В его голосе слышалось страстное желание, безошибочно плотская страсть.
— Сначала тракезийца, потом меня, — сказал Лекан Далейн.
— Конечно, — с готовностью ответил Лисипп. — Конечно, Лекан. — Он дергался и кланялся. Пертений видел, как трепещет от нетерпения, от жажды его жирное тело, словно в судорогах религиозного или любовного экстаза.
— Святой Джад! Я ухожу, — поспешно произнес Тетрий. Его сестра отошла в сторону, а младший Далейн быстро двинулся вдоль туннеля, почти бегом. Она не последовала за ним, а повернулась и посмотрела на своего искалеченного брата и на Кализийца, который быстро дышал открытым ртом. Потом наклонилась и что-то тихо сказала Лекану. Пертений не расслышал, что именно. Это его очень огорчило. Брат ничего не ответил.
Пертений медлил. Он успел увидеть, как слепой протянул Кализийцу сопло и спусковой механизм и как тот дрожал, пока отвязывал их от изуродованных рук Далейна. Потом ощутил приступ тошноты. Он поднял нож, вложил его в ножны и быстро пошел к двери, которую незадолго перед этим отпер. Он не оглядывался.
Все равно он не собирался об этом писать. Этого никогда не происходило, это не было в истории, ему нет необходимости смотреть, говорил он себе. Имеет значение только то, что написано.
Где-то люди соревновались на колесницах, пахали поля, дети играли, плакали или решали трудные жизненные задачи. Плыли корабли, шел дождь, снег, летел песок по пустыне, покупали еду и питье, шутили, проклинали в порыве благочестия или ярости. Деньги переходили из рук в руки. Женщина за закрытыми ставнями выкрикнула чье-то имя. Звучали молитвы в часовнях, в лесах и перед священным охраняемым огнем. Дельфины прыгали в синем море. Человек выкладывал мозаику на стене. Кувшин разбился о край колодца, и служанка знала, что ее за это побьют. Мужчины проигрывали и выигрывали в кости, в любви, в битве. Хироманты готовили таблички с мольбами о страстной любви, плодородии или огромном богатстве. Или о смерти для того, кого страстно ненавидели с незапамятных времен.
Пертений Евбульский, покидая туннель, ощутил вдалеке еще одну волну жара, но на этот раз не услышал криков.
