Евгения Федорова - Чувство времени (СИ)

— Вот это да, — тихо подивился Гевор, — никогда бы не подумал, что рифовая бухта может пустить в себя корабль, здесь сплошные подводные изгибы, через которые даже рыбаки не ходят. Не забросишь сети и нет моллюсков…

Потом под берегом ударили в воду весла, зашуршал песок: лодка вышла забрать нас на борт. Места тут оказалось не так уж и много, потому нам пришлось держать все тюки на коленях. Гевор не расставался со своим сундучком, окованным золотыми планками, в котором лежало сердце водяного змея. Он также прихватил с собой два свертка трав, сказав, что на них на материке большой спрос. Дурманы, я так думаю. Ален вызвался помочь их нести, а Мастер забрал у меня сумку со свитками, сложенными аккуратными связками. Лааль, верная своему слову, собрала мне кое-что о тех временах, когда ее праматерь убила водяного змея. Гевор было заикнулся о том, чтобы взять на борт служанок для увеселения, но Ален отверг эту идею: Эстолла была небольшим судном, и лишнему пассажиру на ее борту не было места. И без того мы сами были лишними.

Вскоре я смог увидеть и сам корабль — он медленно вырастал перед нами, но совсем не производил впечатления. После плавания на Бегущей, это низко посаженное суденышко казалось маленьким и ненадежным.

Фантом встретил нас сдержано и сразу отвел меня и Гевора в свою каюту, объяснив, что, по сути, это единственное закрытое помещение на корабле, кроме трюмов. Сундучок с реликвией отправился в рундук капитана для больше сохранности. Вообще, Мархар оживился, узнав про сердце, но взгляды, которые он бросал на Мастера, казались мне недружелюбными. Напряженная атмосфера завладела кораблем, мы были чужаками, и экипаж Эстоллы отнесся к нам с недоверием. Потом стало не до этого, подняли паруса и повели корабль прочь, стараясь не посадить его на коралловые нагромождения, почти неразличимые под густой черной водой. Как Мархар мог столь виртуозно и точно управлять своим кораблем, для нас так и осталось загадкой.

Пока мы были под прикрытием мыса, корабль шел плавно, но стоило ему попасть под ветер и его начало качать как припадочного. Я стоял у левого борта, глядя, как черный силуэт Гуранатана, смягченный ночью, медленно отдаляется от меня и надеялся, что вместе с расстоянием, растущим между нами, ослабнет то гнетущее чувство, которое я испытывал к замкнутым темным клетушкам, полным запаха плесени.

Подошедший ко мне Гевор взялся за канаты и внезапно спросил:

— Как ты можешь так?

— Как так? — уточнил я бездумно.

— Не держать зла. Ты будто воплощение богини Милосердия, в чьей душе нет места ненависти. После того, что делали с тобой я и Лааль, ты…

Он запнулся, считая, что сказал достаточно.

— Я ведь знаю, почему ты не остался внизу, хотя должен едва держаться на ногах, — зачем-то сказал он, немного выждав, будто бы и я сам не знал этого, а он пытался мне что-то доказать. Но то, что он сказал дальше, и вовсе вывело меня из равновесия: — Ты боишься смотреть на нее, Демиан, а она там, внизу, ведь на Эстолле негде спрятаться. Послушай, ты должен решиться на что-то, ведь теперь день за днем ты будешь видеть ее.

Я посмотрел на Гевора вопросительно.

— Я же вижу твой страх, — будто извиняясь, сказал он. — Как бы ты глубоко его не прятал, я научился различать его…

— Опасное знание, — предупредил я мага земли.

— Кто бы сомневался, — тихо засмеялся Гевор. — Тебе придется держать меня поближе к себе.

— Или убить, — предложил я.

Он едва заметно пожал плечами.

— Все равно не понимаю.

— Чего ты хочешь от меня? — разозлился я. — Мне казалось, заставлять меня говорить и выслушивать, это всего лишь работа, которую тебе навязала Лааль.

— Ах, — будто бы с облегчением заметил Гевор, — все-таки она есть. Ненависть.

— Ну, если тебе так и вправду проще, — сдался я. — Прикажешь взять раскаленный прут и доказать, что я способен отомстить? Могу еще приказать раз за разом пропускать тебя под килем, чтобы ты вдоволь наглотался воды.

Мне показалось, что Гевор побледнел. Странно, он сам нарывался на грубость, но я чем-то умудрился напугать его.

— Ни один человек в здравом уме не попросит этого, — как-то хрипло возразил он. — Хочу понять, куда ты все это дел. Неужели возможно такое состояние разума, чтобы не терять равновесия?

— Ладно, — согласился я. — Давай разбираться. Риффат вызывает во мне жалость. Если бы он пытал меня, она переросла бы в ненависть. Его извращенная сущность и без того искалечена желанием причинять боль.

Я мог бы ненавидеть Лааль с ее надменностью и женской глупостью, превращающейся в обычную слабость перед лицом сильного самца. Ее жестокость женщины по отношению к женщине вместо понимания — вот что больше всего покоробило меня…

К нам присоединился Ален, но я сделал вид, что не заметил его появления.

— А ты… никто. Человек, живущий собственным пониманием, человек с собственными принципами и заблуждениями. В чем-то ты вел себя достойно, в чем-то промахнулся. Поверь, Лааль, сама того не понимая, нанесла мне куда более страшный удар, чем все твои пытки. Теперь в голове Марики все перевернуто вверх дном, и это ужасно.

— Но ты ведь в любой момент можешь убрать все лишнее из ее головы.

— Не могу, — с горечью отозвался я.

— Почему?! — с живым любопытством уточнил Ален. — Ты заморозил целый двор и заставил Мастера очнуться, почему не можешь помочь ей?

— Он боится причинить боль, — охотно ответил за меня Гевор. — Ты разве не понимаешь, что Марика принадлежит другому? Сейчас это знание доставляет ей удовольствие, но что будет, если Демиан вернет ей настоящее?

— По мне, — тихо сказал Ален и попятился, — лучше боль, чем грезы лжи. Простите дори, что влез, я тут совершенно не советчик. Хотел сказать просто, что вам нужен отдых, Мастер волнуется…

Отвернувшись, он торопливо сбежал вниз, будто спасая свою жизнь.

— А я ведь все понял, — казалось, Гевор был одержим желанием вывести меня на чистую воду. — Ты мог все это остановить, открыв тайны, которые по твоему мнению слишком опасны. Ради этого стоит пожертвовать всем, и собственной жизнью и ее. Вот чего ты боишься: если разрушишь то, что создала Лааль, Марике останется только твое предательство. Да ты же сам отдал ее Мастеру…

Я ударил его быстро, без замаха, жестоко, как бьют, чтобы убить, желая заставить его замолчать.

Я лгал себе.

Это Гевор пытал меня в душном подвале, расчерченном пронзительным солнечным лучом; это он, не Лааль, ломал мне кости и мягким голосом жаловался, что все происходящее ему не по нутру. И это Гевор молчал, когда Лааль калечила разум Марики.