— Нельзя утверждать, что она красавица, но когда вы узнаете человека ближе, становится ясно, что внешность — не самое главное. Ведь красота — понятие, скорее, относительное. Развитый ум, хорошие манеры, добрые наклонности — разве не эти качества пленяют мужа, который ищет спутницу жизни?
Арабелла и Стрендж были несколько озадачены. Помолчав, Стрендж спросил у Генри:
— Ну, а как насчет денег?
Генри расправил плечи и торжественно произнес:
— Десять тысяч фунтов.
— Мой милый Генри! — вскричал Стрендж. Позже, оставшись наедине с женой, он сказал: — Насколько я понимаю, Генри можно поздравить. Кажется, он нашел свое счастье, причем раньше, чем это сделали другие. Вероятно, женихи не сильно ей досаждают. Может, лицом не вышли или фигура подвела.
— Не надо думать, что все сводится к деньгам, — вступилась за брата Арабелла. — Ведь существует влечение. А вдруг для Генри внешность — не главное?
— Очень может быть, — согласился Стрендж. — Генри — славный малый. В конце концов, ему решать.
— Ты посмеиваешься, хотя и не имеешь на это права. Еще недавно я была не умнее Генри. Подумать только, я вышла за тебя, волшебника с длинным носом и отвратительным характером!
«А ведь она права, — подумал Стрендж. — Я забыл о своей внешности. Я не помню своих недостатков…»
На следующий день Арабелла вместе с Генри поехала навестить Дженни и Алвена, а Стрендж остался работать в библиотеке. Однако радостное возбуждение, охватившее Арабеллу, длилось недолго. Вскоре она убедилась, что у них с братом не осталось почти ничего общего. Последние годы Генри провел в деревенской глуши. Арабелла тем временем блистала в Лондоне и была свидетельницей всех заметных событий эпохи. Она была знакома с министрами и несколько раз танцевала с герцогом Веллингтоном. Она общалась с королевскими сыновьями, приседала в реверансе перед принцессами и, посещая Карлтон-хаус, всегда могла рассчитывать на улыбку и несколько слов принца-регента. И это еще не упоминая ее тесного знакомства с возрождающейся английской магией.
Однако, если все новости, которые сообщал брат, живо ее интересовали, сам Генри слушал сестру без всякого любопытства. Описания Лондона вызывали у него лишь вежливое: «Вот как?». Однажды она пересказывала одну из своих бесед с герцогом Веллингтоном и вдруг заметила, что брат смотрит на нее с нехорошей ухмылкой. Он ей не верил. Арабелла почувствовала, что ей больно. Она не считала, что хвастается — такие встречи были частью ее повседневной лондонской жизни. Она осознала, что ее письма из Лондона должны были казаться Генри скучными и хвастливыми.
Меж тем у Генри были свои причины для огорчений. Мальчиком он восхищался Эшфером. Размеры, местоположение, значимость владельцев поместья — все его восхищало. Он представлял себе, как вырастет и станет приезжать к Джонатану Стренджу в качестве хозяйского друга. Теперь он вдруг понял, что в Эшфере ему не нравится. Усадьба уступала многим другим, которые он увидел за последнее время. Потолки низкие, комнаты — неправильной формы. И к чему столько фронтонов? Каждый новый хозяин пробивал новые окна, ничуть не заботясь, как это будет выглядеть снаружи. Да и сами окна закрывали розы и плющ. Старомодный дом: Стрендж как-то сказал, что в таком доме хотела бы страдать героиня современного романа.
В окрестностях Грейт-Хизердена многие усадьбы в последнее время перестроили, и Генри — отчасти потому что все время хотел говорить о своем приходе, отчасти потому что собрался жениться и думал об устройстве собственного дома — не мог удержаться от советов. Особенно ему не нравилось расположение конюшни — приходилось проходить мимо нее, чтобы выйти в сад. Генри считал, что конюшню необходимо снести и построить в другом месте.
Стрендж вместо ответа неожиданно обратился к жене:
— Любовь моя, надеюсь, тебе дом нравится? Извини, что раньше не спросил. Только скажи, и мы немедля переедем в другое место.
Арабелла рассмеялась и ответила, что вполне довольна домом.
— Кстати, Генри, и против конюшни я ничего не имею — пусть остается там, где стоит сейчас.
Однако Генри не собирался отступать.
— По крайней мере, согласитесь, что деревья вокруг дома необходимо вырубить — они же затемняют все комнаты! Растут, как им вздумается — куда семена упали.
Стрендж, который за это время успел углубиться в книгу, поднял голову.
— О чем ты?
— О деревьях, — ответил Генри.
— О каких деревьях?
— Вон тех, — произнес Генри, указывая пальцем в окно на величественные вековые дубы, ясени и буки.
— Они идеальные соседи. Меня не беспокоят, занимаются своим делом. Я намерен платить им тем же.
— Но они заслоняют свет!
— Ты тоже, Генри, но я же не собираюсь тебя рубить.
На самом деле Генри был обеспокоен не запущенностью поместья и недостатками в его планировке. Его раздражал запах магии, пропитавшей весь дом. Когда Стрендж стал волшебником, Генри ничего против этого не имел. В те времена сообщения о потрясающих успехах мистера Норрелла еще только начали расходиться по королевству. Магия казалась всего лишь узким разделом истории, забавой для досужих джентльменов. Генри по-прежнему так считал. Он гордился обеспеченностью Стренджа, его поместьем, родословной — но не профессией, и всегда удивлялся, если знакомые восхищались его родством со вторым величайшим чародеем столетия.
С точки зрения Генри, Стренджу было далеко до идеального английского джентльмена. Его не интересовали традиционные занятия сельских сквайров, такие, как ведение хозяйства или охота. Соседи выезжали на охоту — Генри слышал выстрелы и лай собак в заснеженном лесу и на полях, а Стрендж не прикасался к ружью. Арабелле приходилось прибегать ко всяческим уловкам, чтобы выманить его из дома хотя бы на полчаса. В библиотеке редкие издания на английском, греческом и латинском, принадлежавшие отцу и деду Стренджа, были свалены на полу кучами, чтобы освободить место для книг и заметок самого волшебника[106]. Периодические издания по практической магии — номера «Друзей Английской магии» и «Современного чародея» — можно было увидеть в доме буквально в каждой комнате. На одном из столов в библиотеке стояло огромное серебряное блюдо, в которое иногда наливали воду. Стрендж частенько сидел возле него примерно с полчаса касаясь поверхности воды кончиками пальцев, совершая над блюдом плавные пассы и делая пометки в тетради. На другом столе в окружении стопок книг была расстелена карта Англии. На ней Стрендж наносил дороги эльфов, ведущие неизвестно куда.
Случались в этом доме и другие вещи — их Генри просто не понимал, и поэтому они нравились ему еще меньше. Например, он знал, что иногда комнаты в Эшфере выглядят странно, хотя не знал причины. На самом деле некоторые зеркала в доме отражали свет, который был в комнате полчаса, а то и сто лет назад. Зачастую по вечерам, отходя ко сну, или по утрам, просыпаясь, он вроде бы слышал звуки колоколов. Печальные далекие звуки, словно звон из неведомых городов, давным-давно ушедших в морскую пучину. Генри не раздумывал об этих печальных перезвонах, да и не помнил о них, но меланхолия не покидала его на протяжении всего следующего дня.
Отдохновение от всех разочарований и неудобств он обретал, сравнивая Грейт-Хизерден с Эшфером (последний всегда оставался в проигрыше) и вслух удивляясь упорным трудам Стренджа: «словно он не владелец поместья и хорошего состояния». Как правило, эти замечания Генри адресовал Арабелле, но Стрендж иногда поневоле их слышал, и вскоре жена волшебника оказалась в роли посредницы, вынужденной изо всех сил поддерживать видимость мирных отношений между двумя мужчинами.
— Когда я захочу узнать мнение Генри, — говорил Стрендж, — то сам его спрошу. Какое ему дело до моей конюшни? Или до того, на что я трачу свое время?
— Очень неприятно, дорогой, — соглашалась Арабелла, — и конечно, ты сердишься…
— Сержусь? Да он непрерывно испытывает мое терпение!
— Успокойся, полно! Он нас услышит. Ты был терпелив и вел себя как ангел. Но, знаешь, мне кажется, он желает только добра. Просто он недостаточно ясно излагает свои мысли. Поверь, когда он уедет, мы и не вспомним обо всех этих мелочах.
Видя, что ей не удалось убедить Стренджа, Арабелла добавила:
— Прошу, будь добр с Генри. Ради меня.
— Конечно, конечно! Я — само терпение. Есть пословица: «Священник сеет пшеницу, волшебник, на том же поле, — рожь». Смысл в том, что они никогда не договорятся друг с другом. Раньше я так не думал. С лондонским духовенством мы всегда были в добрых отношениях. Настоятель Вестминстерского аббатства и капеллан принца-регента — мои приятели. А вот Генри меня раздражает[107].
На Рождество пошел сильный снег. Возможно, из-за переживаний последних дней Арабелла проснулась утром с головной болью и не смогла встать с постели. Весь день Стрендж и Генри вынуждены были провести вместе. Генри много говорил о Грейт-Хизердене Вечером сели играть в карты. Оба были страстными картежниками. Возможно, они засиделись бы допоздна, но неожиданно Стренджу пришла девятка пик, и в голову ему полезли мысли о магических свойствах этой карты. Отказавшись от игры, он схватил карту и убежал в библиотеку. Генри остался в одиночестве.
