Мы сидели на каменной скамье под столбом для наказаний, где меня когда-то пороли. После той порки скамья и столб наполняли меня ужасом, но я заставлял себя проводить там свободное время, чтобы доказать самому себе: я могу с этим справиться. Когда нервная дрожь прошла, я продолжал сидеть под столбом, потому что меня забавляли взгляды студентов. Теперь я сидел здесь, потому что это было удобно. Место стало моим.
И поскольку мы проводили довольно много времени друг с другом, это место стало своим и для Вилема с Симмоном. Если они и считали мой выбор странным, то не говорили об этом.
— Тебя что-то давно не видно, — сказал Вилем, жуя мясной пирог. — Болел?
— Ага, — саркастически хмыкнул Вилем, — Целый месяц болел.
Вилем покосился на него и что-то пробурчал, на мгновение напомнив мне Килвина.
Выражение его лица заставило Симмона рассмеяться.
— Вил куда вежливей, чем я. Бьюсь об заклад, ты проводишь все свободное время, бегая до Имре и обратно. Любезничаешь с какой-нибудь потрясающе привлекательной юной бардессой.
Он показал на лютню в футляре, лежавшую рядом со мной.
— Ты выглядишь так, словно болел, — критически посмотрел на меня Вилем. — Твоя женщина не заботится о тебе.
— Он болен от любви, — со знанием дела сказал Симмон. — Не может есть, не может спать. Думает о ней, когда пытается запомнить свою цифирь.
Я не смог придумать, что ответить.
— Видишь? — сказал Симмон Виду. — Она похитила его язык так же, как и сердце. Все его слова теперь только для нее. Для нас не осталось ни одного.
— Ага, и времени на нас тоже нету, — сказал Вилем, быстро подъедая мясной пирог.
Конечно, это была правда — я пренебрегал своими друзьями даже больше, чем собой. Мое лицо залилось краской стыда. Я не мог сказать им всю правду: что должен получить как можно больше от этой четверти, поскольку она, вероятно, станет последней для меня. Я был совсем на мели.
Если вы не понимаете, почему я не мог заставить себя рассказать им об этом, тогда я сомневаюсь, что вы когда-либо были нищим. Я сомневаюсь, что вы поймете, насколько может смущать то, что у тебя всего две рубашки и ты сам вынужден подстригать себе волосы — как получится, ведь ты не можешь позволить себе парикмахера. Я потерял пуговицу и не мог потратить шима, чтобы купить другую. Я порвал штаны на коленке, и мне пришлось зашить их неподходящими по цвету нитками. Я не мог позволить себе даже соль в еду или выпивку в редкий вечер посиделок с друзьями.
Деньги, которые я зарабатывал в мастерской Килвина, уходили на самое необходимое: чернила, мыло, струны для лютни… Единственное, что я мог себе позволить, — гордость. Я не мог вынести мысли, что мои лучшие друзья узнают, насколько отчаянно мое положение.
Если бы на меня свалилась удача, я бы смог добыть два таланта, чтобы заплатить проценты по долгу Деви. Но нужна была манна небесная, чтобы у меня появилось достаточно денег на оплату процентов и обучения в следующей четверти. Я не представлял, что стану делать после того, как меня выгонят из Университета, и когда я рассчитаюсь с Деви. Возможно, мне придется сматывать удочки и топать в Анилен за Денной.
Я посмотрел на них, не зная, что сказать.
— Вил, Сим, простите. Это все потому, что я был страшно занят в последнее время.
Симмон стал чуть более серьезным, и я понял, что его сильно огорчает мое странное отсутствие.
— Мы тоже были заняты, знаешь ли. У меня началась риторика и химия, и, кроме того, я учу сиару. — Он повернулся к Вилу и нахмурился. — Тебе следует знать, что я начинаю ненавидеть твой язык, шимов сын.
— Ту кралим, — любезно ответил юный сильдиец.
Симмон снова повернулся ко мне и сказал с замечательной прямотой:
— Это просто к тому, что мы бы хотели видеть тебя чаще, чем раз в несколько дней, когда ты пробегаешь из главного в артную. Девушки — штука прекрасная, признаю, но если кто-то отбирает у меня друга, я начинаю немножко ревновать. — Внезапно он солнечно улыбнулся. — Не то чтобы я имел на тебя какие-то виды…
Я обнаружил, что мне трудно проглотить комок, внезапно вставший в горле. Я не мог припомнить, когда в последний раз по мне кто-то скучал. Долгое время таких людей не было вообще. И я почувствовал подступающие жаркие слезы.
— На самом деле это не девушка, правда. — Я сглотнул, пытаясь вернуть самообладание.
— Сим, я думаю, мы тут что-то упускаем. — Вил странно посмотрел на меня. — Глянь-ка на него хорошенько.
Симмон посмотрел на меня таким же долгим изучающим взглядом. Взгляда их обоих было достаточно, чтобы привести меня в раздражение, заставив позабыть про слезы.
— Итак, — сказал Вилем менторским тоном, — сколько четвертей наш юный э'лир посещает Университет?
Озарение разлилось по честному лицу Сима:
— О!
— А мне кто-нибудь объяснит? — раздраженно спросил я.
Вилем проигнорировал мой вопрос.
— Какие занятия ты посещаешь?
— Все, — ответил я, радуясь поводу пожаловаться. — Геометрию, наблюдения в медике, «углубленную симпатию» у Элксы Дала и еще учусь у Манета в артной.
Симмона мой ответ, похоже, слегка шокировал.
— Неудивительно, что ты выглядишь так, словно не спал целый оборот, — сказал он.
Вилем кивнул сам себе.
— И ты еще работаешь в мастерской у Килвина?
— Пару часов каждый вечер.
Симмон пришел в ужас.
— Да еще учишься играть? Ты что, ненормальный?
— Музыка — единственная вещь, которая помогает мне держаться, — сказал я, гладя футляр лютни. — Я не учусь играть, мне просто нужна практика.
Вилем и Симмон обменялись взглядами.
— Сколько, думаешь, он уже?..
Симмон оглядел меня с ног до головы:
— Оборота полтора, как пить дать.
— Да вы о чем?
Вилем наклонился вперед.
— Все мы раньше или позже пытаемся откусить слишком большой кусок. Но некоторые студенты не знают, когда надо бы уже и выплюнуть лишнее. Они перегорают — уходят или проваливают экзамены. У некоторых крыша едет. — Он постучал пальцем по виску. — Обычно это случается в первый год учебы. — Он многозначительно посмотрел на меня.
— Я не слишком много откусываю, — запротестовал я.
— Посмотри в зеркало, — по-дружески посоветовал Вилем.
Я открыл рот, чтобы убедить Вила и Сима, что со мной все в порядке, но, услышав, что бьет шесть, тут же торопливо попрощался. Даже при этом мне пришлось бежать, чтобы попасть на углубленную симпатию вовремя.
Элкса Дал стоял между двух жаровен среднего размера. Его аккуратно подстриженная бородка и черная магистерская мантия все так же напоминали мне типичных злых волшебников, появлявшихся в дурных атуранских пьесах.
