Саитада посмотрела ему прямо в глаза и произнесла на его языке свое первое слово, если не считать имени Аудуна, слово, которое она слышала витающим по ведьминым пещерам, слово, которое срывалось с дрожащих губ мальчиков, шелестело в сиплом дыхании девочек.
— Смерть, — сказала она.
Саитада подошла к Аудуну и положила ему на руки свой сверток. Он развернул тряпки и в бледном свете ночного леса увидел ножны Лунного клинка. Он вынул меч, глядя, как холодный свет луны рассыпает искры по всему лезвию.
— Тогда я пойду с тобой, — сказал Аудун.
Саитада развернулась и пошла через лес.
Все флюиды ведьмы были направлены на Лиейболммаи — она старалась отдать ему как можно больше силы, чтобы он затем сам навлек на себя беду. Ведьма приготовила для него петлю. Он же сунул в нее голову и спрыгнул. Когда шаман погиб в пасти волка, разум королевы ведьм освободился.
Она сама находилась в волчьей пасти, в самой нижней пещере, лежала голая на каменных зубах, прося богов со вниманием отнестись к ее страданиям и наградить откровением. Королева ведьм хотела открыть ту дверь, что вела в недра земли, к связанному богу, его змеям и чаше. Но она никак не могла его отыскать. Те коридоры, которые вели в его пещеру, были на месте, но вот самого Локи она не могла найти, не сохранилось даже отголоска его присутствия. Страдая от боли и отчаяния, теряя остатки разума, ведьма даже не заметила, что заговоренный ею меч исчез.
Смерть Лиейболммаи она ощутила словно молнию, разрезавшую небо, словно после долгой зимы в доме распахнули все окна и двери, впуская весенний воздух.
Королева ведьм с усилием поднялась с зазубренных камней и встала в луже собственной крови и экскрементов. Хотя королева ведьм легко пробиралась по каменным коридорам на ощупь, она приготовила перед испытанием небольшую лампу, зная, что ей захочется утешить себя видом пламени после блужданий в такой темноте. Она зажгла лампу, чувствуя, как все ее существо расслабляется. У нее в ногах лежал небольшой обрывок кожи с начерченной на нем руной вольфсангель. Ведьма коснулась ее и почувствовала, как символ отдался в сознании эхом. Руна вернулась к ней. Да, Один мертв, его забрал тот, кто только и мог его забрать, волк Фенрис, явившийся на землю. Она отдала повешенному богу его руны, позволила ему познать собственную сущность, и он создал заклинание, которое его же и убило.
Королева ведьм заковыляла по проходу, в котором был источник. Сложила ковшиком ладони, чтобы напиться, и когда подносила воду к губам, несколько капель просочились между пальцами. Ведьма почувствовала, что вода убежала слишком быстро. Она подняла камешек, покатала в руках. Он выпал из ее пальцев и поскакал по каменному полу. Не слишком ли далеко? Ей показалось, что слишком. Только Один способен пугать камни и воду, только Один может заставить воздух расступиться, а море — отхлынуть от берега. Он все еще жив. Несмотря на все ее усилия, бог жив!
Королева ведьм — хотя теперь она была королевой лишь для себя самой, потому что все ее подданные были истреблены, — осела в темноте, дрожа всем телом. Воздух в каменных коридорах шевелился. Она знала, что это дыхание бога. Он идет за ней, а она осталась одна: сестер, способных увеличить ее силу, нет, нет армии ведьм, которую можно отправить на битву, чтобы измотать его. Неужели ее обманули? Неужели какая-то магия, более изощренная, чем ее собственная, толкнула ее на убийство?
Ведьма чувствовала, как ее разум содрогается в конвульсиях. Бог наступает на нее, заполняет собой все вокруг нее, просачивается в коридоры и пещеры, чтобы окружить, задушить ее. Один явился за ней, Один, повелитель повешенных, Один-берсеркер, Один безумный, волокита, горлопан, вояка, одноглазый старик, Один-безумец, Один-поэт, Один-дождь, Один-скала, Один-тьма и Один-свет. Он поджидал за каждым поворотом тоннеля, скрывался в каждой луже, но ускользал, стоило ей сунуть руку в темноту, чтобы схватить его, удирал, шлепая ногами по воде, каждый раз, когда она пыталась вызвать его на бой.
Но если Один здесь, то где же тогда волк? Ведьма ожидала, что северный шаман приведет Фенрисульфра на землю во плоти и таким образом погубит себя. Однако, если колдун с бубном был не Один, тогда волк не смог появиться. Ведьма не сомневалась, что волк сможет полностью воплотиться только тогда, когда бог осознает свою сущность. Теперь безумие оставляло королеву ведьм лишь на короткие мгновения. Она убивала, она страдала, она старалась обрести магическое зрение. А теперь по лабиринтам ее мыслей как будто черви ползали. Все связи и структуры у нее в мозгу распались, все пути были завалены, сожжены и разрушены. Значит, придется искать другие пути, протискиваться через решетки обыденных обязанностей, строить опасные мосты между частями ее разума, которые никогда не сообщались напрямую. Другие называли это сумасшествием, однако для королевы ведьм это было благословение, которое она получила в награду за годы убийств и боли.
Ее внезапно осенило. Она первая среди чародеев, маг, не знающий себе равных. Она скрывала свои намерения даже от себя самой, опасаясь, что если узнает о собственных планах, то сумеет как-то примириться с богом. Если бы Один узнал, что она замышляет что-то против него, он первым нанес бы удар. Обманывая себя, ведьма оставалась в безопасности. Пока все ее силы были направлены на ложную цель, бог думал, что у него есть время, он мог размышлять, сомневаться. И пока он размышлял и сомневался, у нее появился шанс привести волка в этот мир самым лучшим способом — найти кого-то другого, кто сделает это вместо нее. Видения открыли ей, что она скрывала даже от себя самой истинную природу заклинания, скрывала, который из мальчиков станет вместилищем духа божества, спускающегося на землю. Один не смог узнать эту тайну, потому что она сама не знала ее. Поэтому бог не понимал, в какой опасности находится, пока ее защитник не воплотился.
Она вспомнила узел на шее первой из погибших девочек — ожерелье повешенного бога с тройным узлом, и поняла, что это был знак для нее: одна тайна скрыта в другой, другая — в третьей. То была магия неизведанных глубин, магия, которая вершится независимо от мага, — от нее и через нее, да, но нельзя сказать, что творит ее она сама. Это не просто наложенное заклятие, это та сила, какую она впустила в себя еще ребенком и которая теперь рвалась из нее.
Мысли ведьмы витали, свободные от здравого смысла, уносясь в царство магического мышления, где нет логики и разума, однако не теряя крепкой связи с реальностью — связи со смертью.
Ведьма прижала к себе руну, ту, что сама нацарапала на клочке кожи. Она поднесла ее к губам, лизнула и вдохнула ее аромат. Запах был гораздо богаче запаха обычной кожи. Он отдавал слезами, погребальным костром и неподвижностью ожидания. Потерей.
