Наталья Авербух - Напарница

— Да, пока не забыл. К коронеру юноша подходил, говорил, будто он твой жених. Не помнишь такого?

Я не ответила; злой тон вампира заставил меня напрячься. На что он опять сердится?

— Просил, нельзя ли ему что-нибудь из твоих вещей на память, — продолжал не-мёртвый. Я невольно насторожилась. На память ли — или хотел продать подороже? — Ему отказали: всё твоё имущество принадлежит государству. Но, если ты хочешь — напиши письмо, попрощайся, скажем ему, мол, нашли при разборе вещей. И подарок какой-нибудь оставишь. Ну, как?

Я задумалась, но после решительно оказалась. Что хорошего будет от этого письма?

— Это будет несложно организовать, — настаивал вампир. — Напиши, будто давно собиралась, старую дату поставишь, в любви признаешься… Поверь, такая память долго ещё будет дорога.

— Я никогда ему не писала, мы не были помолвлены, — пояснила я. — Он не может ничего ждать от меня — живой или мёртвой.

— Ну и что? Какая разница сейчас, когда вы больше не увидитесь? Напиши, от тебя не убудет.

Я подумала ещё, но снова отказалась.

— Нет, не стоит.

— Вот и хорошо, — неожиданно улыбнулся не-мёртвый, будто и не он меня уговаривал. — Новую жизнь лучше не начинать с писем с того света. А ты, Ами, сегодня рождаешься заново. И прошлую жизнь свою забудешь, и жениха своего забудь, и имя прежнее тоже. Поняла?

Он погладил меня по голове, сорвал ночной чепец и взъерошил убранные перед сном волосы; двигался вампир так быстро, что я не успела заслониться.

— До завтра, милая моя девочка.

Поцеловал в лоб, заставив покраснеть и спрягать лицо в ладонях. Когда я отважилась поднять взгляд, вампира в комнате не было.

Мораль этой истории, я думаю, состоит в том, что нехорошо забывать близких в нужде и вспоминать только при дележе наследства. И нехорошо, узнав из завещания дядюшки о существовании бедной родственницы, лгать ей о размере унаследованной суммы. Быть жадными и лживыми плохо, потом вам это аукнется — такая мораль этой поучительной истории, которая случилась совсем ещё недавно в одном почтенном семействе богатых землевладельцев.

Почтенное семейство Таспов сообща вело прибыльное дело, содержало богатые животноводческие фермы, тут же перерабатывали молоко, шерсть и мясо и торговали по всей стране. Чужих в дело не брали, все браки заключались исключительно с учётом интересов семьи. Невесть откуда взявшиеся родственники — не имеющие представления о делах, не воспитанные в идеалах семейной солидарности и преданности — нужны были им примерно так же, как вампиру осиновый кол. Проще говоря, почтенные землевладельцы панически боялись, что новообретённая племянница решит забрать из дела свою долю, тем самым чудовищно подкосив хрупкое равновесие.

Таспы были довольно знатной семьёй, владевшей своим обширным поместьем ещё до Тринадцатилетней войны, намертво разругавшей нас с восточными соседями в позапрошлом веке. Эта война и последовавший за ним «худой мир» значительно уменьшили благосостояние семейства, привыкшего вывозить с востока корма и удобрения для своих ферм и выгодно сбывать туда шерсть. За двести лет в нашей стране так и не сумели удовлетворить взыскательные вкусы Таспов ни в области поставок, ни в области покупок некоторых товаров, и все двести лет в определённых кругах упорно ходили слухи о сотрудничестве почтенного семейства с контрабандистами, самая опасная организация которых раскинула свою сеть по всем восьми странам континента. Слухи имели под собой надёжное логическое обоснование: пошлины, устанавливаемые на перевозку товаров с востока к нам и обратно — а также на сам проезд людей и пересылку почты — могли разорить любого поставщика. Или хотя бы заставить чудовищно взвинтить цены. Однако семейство процветало, а доказательства преступного характера их деятельности всё не было.

Нельзя сказать, что эти слухи совершенно не мешали почтенным Таспам. Не считая унизительности самого факта подобных сплетен, такие разговоры год за годом закрывали перед молодыми перспективными Таспами политическую карьеру. Давно пора было изменить королевские законы, защищающие устаревшие методы ведения хозяйства и мешающие прогрессивным предпринимателям получать прибыль, но все прогрессивные семейства предпочитали сначала её действительно получить, а только потом легализовать, что порождало глубокое недоверие политических кругов.

Итак, было богатое семейство, жёстко замкнутое на себе и своём прибыльном поместье, и был в ней старый дядюшка — как положено таким дядюшкам, большой чудак и весельчак. Ведь ничем иным, как желанием поиздеваться над любящими родственниками, не объяснить, что на старости лет он аннулировал предыдущее своё завещание, внезапно вспомнив о существовании молодой барышни Аманды Рофан, которая приходилась правнучкой его двоюродной сестры, в своё время весьма романтично заключившей неодобряемый семьёй брак. Седьмая вода на киселе, а поди ж ты, отдавать ей дядюшкину долю — одну четверть лучшей сукновальной мельницы!

Что было делать? Девчонка жила круглой сиротой, отец погиб давным-давно, а недавно умерла и мать, не оставившая дочери никакого состояния. Девушка сама зарабатывала на жизнь тапёршей, а также давая дешёвые уроки музыки не слишком богатым дамам. Наведённые справки показали, что смерть матери, хотя и ввергла барышню Рофан в глубокое отчаяние, решила многие финансовые проблемы: несчастная женщина под конец жизни не могла ничем обеспечить своё проживание, и барышня отказывала себе в последнем, лишь бы устроить получше мать.

Словом, трогательная история, способная заставить прослезиться даже камень: у камня ведь никто не отбирает сукновальную мельницу! Таспы были добрыми людьми, по-своему даже благородными, но друг друга и деньги они любили больше, чем всё остальное человечество. Проще всего было преодолеть себя, и попросту забыть о бедной родственнице, но выбранный дядюшкой нотариус настаивал на уведомлении наследницы и грозился разыскать её сам, если несчастная девушка не нужна семейству. Таспы дали немалую взятку, уговорив нотариуса не беспокоиться, и поспешили известить Аманду без посторонней помощи.

Чрезвычайно милое письмо содержало родственный привет, туманную ссылку на дядюшку и сожаления по поводу давней оторванности девушки от семьи. О деньгах упомянули мельком, чрезвычайно преуменьшив и дав понять, что на полученное наследство толком и не проживёшь. И пригласили барышню Рофан вернуться в родственные объятья, переехать жить в поместье Таспов на севере страны.

Аманда не заставила просить себя дважды. Унизительность наёмного труда для молодой девицы её происхождения была барышней глубоко прочувствована на собственном — весьма горьком! — опыте, да и какой девушке не хочется оказаться под защитой и опекой близких людей? Аманда приехала всего через неделю после получения ею родственного послания, практически не задержавшись на сборы и окончание текущих дел. С собой Аманда привезла огромный сундук, в котором помещались все пожитки — её и нанятой после смерти матери девушки, которая служила не то камеристкой, не то компаньонкой. Кати — так звали девушку — была несколькими годами старше нанимательницы, одевалась строго, ещё строже держала себя и постепенно стала играть при Аманде роль не то старшей сестры, не то гувернантки. Ей цены не было, когда требовалось избавиться от вконец изношенного платья, выручив при этом хоть какие-то деньги, приобрести необходимый предмет обихода за наименьшую из возможных сумму и договориться в гостинице о комнате и обеде. Чудовищных размеров уродливый сундук был ею привезён с какой-то распродажи перед самой поездкой, а собственный маленький сундучок удачно сбыт, чтобы выгадать побольше денег на дорогу для двоих: любящие родственники не подумали прислать за Амандой экипаж, слугу или хотя бы крону-другую для оплаты дилижанса и ночлега в гостиницах.