Василиса осталась. В доме бабки Агафьи было тепло, светло, уютно, пахло жареной рыбой, молоком и опарой для теста, яблоками и сушеными грибами. Городскую гостью провели по подворью, показали коз с козлятами, свиней и кур. За домом было большое поле картошки, грядки со всякими овощами, которые усиленно предлагали Василисе взять с собой, поскольку свежая морковка, да помидорчики с огурцами обязательно ей пригодятся.
– Если устроят меня на работу в Лысую Гору, то завтра на обратной дороге проеду мимо вас, тогда и возьму – мне на первое время и впрямь продуктами запастись надо будет, пока школьная столовая работать не начнет, – отговаривалась Василиса.
– А ты планируешь в столовой питаться? Вот чего удумала, – покачала головой бабка Агафья. – Одно слово – городская! Жить – в гостинице, питаться – в столовой! Может, у нас жить будешь? Тут недалеко до твоей Лысой Горы ехать, а Игнат все порывается корову взять. Я ему толкую: «Куда мы летом по три ведра молока каждый день девать будем?», а он все о корове да о корове речь заводит. Вот поселилась бы ты у нас – и молочко пошло бы.
«Три ведра молока в день?! С одной коровы?! – поразилась жительница большого города. – А куда малочисленные жители Лысой Горы молоко девают? У них стадо – ого-ого!»
Василиса благодарила бабушку и отказывалась от всех предложений, уверяя, что ведро молока в день ей никак не осилить, ни в виде творожка, ни в виде простоквашки. Думала о том, что не перевелись на свете добрые люди, а также о том, что расследование вести удобнее, когда постоянно живешь рядом с теми, за кем следить требуется. А она с этого красавца писаного глаз не спустит, все про него разузнает! И с ученым-физиком нужно познакомиться поближе, навести его на разговор о сделанных им открытиях и об отце, с которым он наверняка встречался. Решено: жить она будет в Лысой Горе, несмотря на то, что у Агафьи Федоровны ей куда спокойнее, чем в той странной, какой-то ненастоящей (или чересчур настоящей?) деревне.
Вечерело. Василису заселили в небольшую чистую комнатку с одним окном, столиком у этого окна, односпальной кроватью, бельевым шкафом и торшером. На полу лежал плетеный коврик, на подоконнике цвела герань, в окно билась большая темно-коричневая с крапинками бабочка. Распахнув створку, девушка выпустила пленницу на волю, поставила на зарядку мобильный телефон и вернулась во двор с намерением помочь хозяевам по хозяйству. Однако до хозяйства ее не допустили:
– В таком наряде свиней кормить? – удивилась бабка Агафья. – Вот выдумала! А переодеться тебе не во что – нет у меня вещей такого маленького размера, чтобы тебе подошли.
– Да какой же это наряд? Джинсы и футболка старые! – попробовала возразить Василиса, но ей напомнили, что переодеться ей, кроме как в платье, не во что, а в шелковом платье по избе щеголять – только мышей смешить.
– Да и делать особо нечего, – заключила Агафья Федоровна, – курей сейчас закрою, свиньям обрата с хлебом плесну, а Игнат коз в хлев загонит – вот и всех делов-то.
Ну, насильно помогать не будешь. Василиса села на лавочку, прислонилась к теплым бревнам стены дома и смотрела, прищурившись, на красное закатное солнце, медленно валившееся за горизонт. Пели цикады, выводили трели невидимые в густых кронах деревьев птички, небо над головой темнело, а редкие облачка плавно меняли цвет с розового-оранжевого на темно-красный. У ног свернулся клубком пес, признавший Василису за своего человека, после того, как она втихаря от бабки Агафьи скормила ему под столом две рыбные котлеты. Котлеты были настойчиво подложены в ее тарелку заботливой хозяйкой, обеспокоенно причитавшей, что городской гостье нужно больше кушать, а то слишком она тоненькая.
Рядом присел Игнат. Агафья Федоровна все возилась с курами на заднем дворе, был слышен ее голос, что-то недовольно бормочущий про обнаглевшего петуха.
– Хорошо тут. Спокойно, – обронил Игнат, закуривая сигарету.
– Да, – согласилась Василиса. В самом деле: здесь никто не исчезал, черные коты не смотрели подозрительно разумными взглядами, не кричали насмешливо черные вороны, а знойные красавцы не гипнотизировали глубокими очами, волнуя душу неведомыми прежде чувствами. Тут действительно было спокойно.
– Я все думаю: как ты до Лысой Горы доехать умудрилась? Я по просьбе Агафьи Федоровны раз пять пытался до этой деревни добраться, но на развороте машина глохнет, как заколдованная, и что хочешь делай – едет только в обратном направлении!
– У меня было также, – встрепенулась Василиса. Сердце заколотилось, как бешеное – сбой в машине не был случайностью?! – На развороте машина встала, как вкопанная, мне пешком идти пришлось.
– А я и пешком дойти не смог, – склонившись к ней и говоря шепотом, чтобы не тревожить бабку Агафью, рассказал Игнат. – Такой страх на меня по дороге напал – не помню, как и вернулся обратно! Несколько заходов делал – не идут ноги и всё! Сердце холодеет, руки трясутся и такая жуть нападает, что впору умереть от страха. Агафье-то рассказать стыдно, мужик как-никак, бояться чёрти-чего не след, так все отговариваюсь, что времени нет в Лысую Гору завернуть.
– И у меня также, – закивала Василиса, – если б не мысли об отце – ни за что не дошла бы!
– А что с отцом? – заинтересовался Игнат.
Василиса прикусила язычок. Всмотрелась в серьезное умное лицо пожилого человека, его проницательные серые глаза. Игнат словно почувствовал, что вопрос важный, и сказал озабоченно, без шуток:
– Можешь доверять мне, Василиса, я человек хоть и посторонний тебе, но надежный, худого никому никогда не делал. Да и лет мне раза в три побольше, чем тебе, много повидал на своем веку, разных людей встречал. Если проблема какая – можешь смело мне рассказать. Ясно, что молодая городская девица неспроста в глухую деревню перебраться хочет, да еще и в одиночку.
Василиса и рассказала все, как на духу. Игнат слушал молча, хмурясь и посверкивая серыми глазами.
– Список, значит, искали… учеников этой школы… А отца, ты думаешь, за этот список и убили?
– Не то, чтобы за список, а за то, что влез в какое-то темное дело, что в этой странной деревне творится, – поправила Василиса. – Ученый этот, опять-таки… Вот чувствую – неспроста он именно в эту деревню подался! Шутка ли – такое расстояние от Москвы, никакой общественный транспорт сюда не ходит, случайно он никак на Лысую Гору наткнуться не мог. Точно его позвали сюда, целенаправленно ехал. Для чего? Явно не для благого дела! А список – это улика, которая могла бы направить следствие на верный путь, вот и украли его.
– Так следствия-то и не было, как я понял. На корню дело обрубили и закрыли, тут даже мне ясно, что закрыли специально, сфабриковав все эти «свидетельские показания». М-да… Твой дядя Олег верно сказал: не лезь в этот осиный улей, Василиса! Тут важные люди замешаны, раз по их указке в полиции липовые дела шьют.
– Я не лезу, я учительницей в школу устраиваюсь, – зло и упрямо ответила Василиса.
Игнат раздраженно хлопнул по коленке:
– Ладно, каждый свои шишки в жизни набить должен, за чужой спиной век не проживешь. Давай-ка номер телефона моего запиши, и мне свой скинь. Я теперь обязательно в Лысую Гору приезжать буду, хоть доползу, но тебя проведывать стану.
– Спасибо! Агафье Федоровне очень повезло, что вы в Верный Путь той зимой заехали, – признательно сказала Василиса.
– О, это тоже фантастическая история была, – стал вспоминать Игнат. – Я совсем не собирался с трассы сворачивать, я искал маленькую деревню, чтобы поселиться, а согласно справочнику в интернете: Верный Путь – большое село. Но на повороте меня занесло на обледеневшей дороге и выкинуло в аккурат посреди гравийки, ведущей к этому селу. Попробовал сдать задним ходом – ни в какую: глохнет машина, как на развороте перед Лысой Горой. Бился, бился, а в груди недоброе предчувствие поселилось и словно тянет меня вперед по этой проселочной дороге. Ладно, думаю, в обход по деревням до райцентра поеду, посмотрю, как люди в провинции живут. В интуицию и предчувствия я никогда не верил, думал – какой-то механизм в машине из строя вышел, поэтому и задний ход не работает. Въехал в село, смотрю – не жилое поселение, хотел насквозь его проехать, а сердце так застучало, что инфаркта испугался, возраст-то уже не юный. Остановился, вышел воздухом подышать, постоять спокойно. Бах – черный котище передо мной стоит, как из-под земли вырос. Огромный, пушистый, мяукает жалобно, отбежит в сторону, посмотрит на меня, вернется и снова мяукает. Вроде как зовет за собой. Я даже глаза протер, думал – мерещится мне.
