Совладав с дрожью в голосе, Илэйн, прежде чем Мин успела откликнуться, сама ответила на свой вопрос:
— Что ты и я… что мы с тобой сейчас сделаем, так это посидим и поговорим по душам. — Подбирая слова, она одновременно подыскала место, где сухие опавшие листья лежали особенно плотным слоем, да поближе к дереву — чтобы привалиться спиной. — Поговорим, но только не о Ранде. Я буду скучать по тебе. Мин. Ведь так хорошо иметь подругу, которой можно довериться.
Мин уселась рядом с Илэйн, скрестив ноги. Она рассеянно выковыривала из земли камушки и бросала их в ручей.
— Найнив тоже твоя подруга. Ты ей доверяешь. Да и Бергитте, с ней ты проводишь даже больше времени, чем с Найнив. — Лоб девушки пересекла легкая морщинка. — Неужто она и вправду считает себя той Бергитте, героиней легенд? Чего ради она отрастила такую косу и таскается повсюду с луком, точь-в-точь как в преданиях? Не могу поверить, что это ее настоящее имя.
— Ее в самом деле так зовут, — осторожно возразила Илэйн. В каком-то смысле рассуждения Мин были верны. — А Найнив, знаешь ли, никак не может забыть, что я дочь ее королевы, и порой поминает об этом в пику мне. Ты — совсем другое дело.
— Может, потому, что меня это особо не впечатляет, — заметила Мин с усмешкой, хотя глаза ее оставались серьезными. — Я-то ведь, Илэйн, родилась в Горах Тумана, на рудных копях. В эдакую глушь указы твоей матушки почитай что и не доходят. — Усмешка исчезла. — Прости, Илэйн.
Та с трудом подавила вспыхнувшее раздражение, — в конце концов, Мин точно такая же подданная Львиного Трона, как и Найнив.
Откинув голову к стволу дерева, она промолвила:
— Давай поговорим о чем-нибудь хорошем. Над их головами даже сквозь густое кружево ветвей нещадно пекло солнце. На небе не было ни облачка. Илэйн непроизвольно окунулась в саидар — каждая капля ее сущности исполнилась радостью жизни и полнотой бытия. «Вот, — загадала она, — если мне удастся сотворить хоть бы одно малюсенькое облачко, все будет хорошо. Выяснится, что матушка жива. Ранд меня полюбит, ну а с Могидин… разберутся». Илэйн сплела тончайшую паутину Воздуха и Воды и затянула ею небосвод, пытаясь отыскать влагу Вот-вот, казалось ей, стоит еще чуточку поднатужиться, и все получится. Сладость обладания Силой быстро переросла в боль. Еще немного, и этот поток погубил бы ее. А ведь ей всего-то и надо было, что крохотное облачко.
— О хорошем? — переспросила Мин. — Ну-ну. Вижу, ты не расположена говорить о Ранде, но, как ни толкуй, важнее его нет никого на свете. Отрекшиеся, и те падают замертво при одном его появлении. Целые страны уже склонились к его ногам. И здешние Айз Седай намерены его поддержать, я знаю. Деваться-то им все одно некуда. А потом и Элайда передаст ему Башню. Для него Последняя Битва все одно что прогулочка. Он всегда побеждает, Илэйн. А значит, и мы Илэйн отпустила Источник и уставилась на небо, столь же опустошенное, как и ее душа. Нет нужды уметь направлять Силу, чтобы понять — здесь не обошлось без Темного. А если он может касаться мира с такой силой, да что там, если он вообще может касаться мира…
— Неужто? — спросила она сама себя, но так тихо, что этого не расслышала даже Мин.
Здание манора еще оставалось недостроенным, даже деревянные панели не успели покрасить, но леди Фэйли ни Башир т'Айбара каждый день устраивала прием, как и подобает жене лорда. Она восседала в массивном кресле с высокой, украшенной резными фигурками соколов спинкой, стоявшем возле сложенного из необработанного камня камина. Напротив, в другом конце зала, высилось точно такое же, только на спинке и подлокотниках были вырезаны не соколы, а волки. Пустовавшее кресло предназначалось для ее мужа, Перрина т'Башир Айбары. Перрина Златоокого, лорда Двуречья.
Правда, манор был разве что малость побольше обычного фермерского дома, да и зал имел всего шагов пятнадцать в длину, но Перрин поначалу и об этом-то слышать не хотел — зачем, мол, ему такая хоромина? Он никак не мог отвыкнуть думать о себе как о простом кузнеце, даже как о подручном кузнеца, как и привыкнуть к тому, что жену его при рождении назвали Заринэ, а не Фэйли. Заринэ — подходящее имя для изнеженной дамы, томно вздыхающей над воспевающими ее улыбку стихами. Фэйли, что на Древнем Наречии означает «сокол», девушка назвалась сама, когда принесла клятву Охотницы за Рогом Валир. Присмотревшись к ее лицу с рельефным носом, высокими скулами и раскосыми темными глазами, метавшими молнии, когда она сердилась, никто не усомнился бы, что это имя соответствует ей наилучшим образом. Что же до всего остального, все зависит от намерений. Так же, как и что считать хорошим, а что плохим.
Глаза Фэйли метали молнии как раз в настоящий момент. На сей раз гнев молодой женщины был вызван не упрямством ее мужа и даже не удивительной для такой погоды жарой, хотя, по правде сказать, тщетные попытки добиться хотя бы иллюзии прохлады, обмахивая вспотевшее лицо веером из фазаньих перьев, настроение не поднимали. Давно минул полдень, почти все просители были уже отпущены, и дожидавшихся приема у Фэйли осталось не так уж много. В сущности, все эти люди пришли к Перрину, но новоявленный лорд до смерти боялся таких приемов. Если только Фэйли не удавалось загнать его в угол, он исчезал, словно волк в чащобе, считая неловким судить и наставлять людей, среди которых он вырос. К счастью, его земляки не возражали, если вместо лорда Перрина их принимала и выслушивала леди Фэйли. Впрочем, некоторые, возможно, и возражали, но у них хватало ума держать свои возражения при себе.
— И с этим вы пришли ко мне? — Голос Фэйли звучал холодно и сурово.
Две женщины, стоявшие перед креслом, потели и переминались с ноги на ногу, смущенно уставясь в пол. Доманийское платье, закрытое, с высоким воротом, но облегающее и тонкое, почти не скрывало соблазнительных округлостей Шармад Зеффар. Сшитое из золотистого полупрозрачного шелка, оно изрядно потерлось, пообтрепалось по краям, да и некоторые пятна уже невозможно отстирать, но шелк есть шелк, а в здешних краях он редкость.
Патрули, посылавшиеся в Горы Тумана на поиски уцелевших троллоков, находили немного этих звероподобных тварей, а Мурддраалов — благодарение Свету — не встречали вовсе, зато то и дело натыкались на беженцев. Подбирали пятерых там, десятерых здесь, и все они оседали в Двуречье. В большинстве своем то были выходцы с Равнины Алмот, но некоторые бежали из Тарабона или, как Шармад, из Арад Домана. Всех их заставили бросить свои дома раздоры, мятежи и войны. Фэйли даже думать боялась о том, сколько несчастных погибло в пути, так и не добравшись до Двуречья. Блуждать в горах, где нет ни дорог, ни даже троп, опасно даже в лучшие времена, а о нынешних и говорить нечего.
