Я заметила, как Каушен вздрогнула, когда услышала вопрос. Чтож, это был ответ. Смысл его задел. Неужели она посвятила эту фрейлину в свои секреты, которые не доверила даже мне? Или фрейлина дошла до всего своим умом? Ничто из этого не имело значения. Кто-то знал, или, по крайней мере, подозревал. В моем сердце поднялся холод, и дитя во чреве тяжело заворочалось. Моей госпоже угрожала опасность, которую я игнорировать не могла. Я была дурой, если не заметила этого раньше. Склонив голову к вышиванию, я сквозь ресницы осмотрела женщин, собравшихся в комнате. Некоторых в ее окружении я никогда ранее не видела.
Ну конечно же.
Любой посвященный в такой секрет, любой, кто задал прямой вопрос, может потом использовать это знание в качестве рычага для повышения социального статуса. Мне было больно видеть, что Каушен была загнана как олень, окруженный сворой гончих. Я поклялась себе, что сделаю все возможное, чтобы исправить положение. Я просто кипела в кротком молчании от желания убить их всех.
Но перво-наперво необходимо было разобраться с мастером конюшен. Он и его Пятнистый Жеребец должны быть отосланы куда-нибудь, где он бы никогда, словом или взглядом, не смог бы предать принцессу. Если бы я была мужчиной, то, возможно, задумалась бы о способах его убить. Но я была женщиной, а лукавство — лучшее женское оружие, как учила меня моя матушка. Итак, я подождала до следующего утра, когда она выглянула из окна, напевая себе под нос, пока Лостлер, стоя во дворе конюшен, седлал Пятнистого Жеребца. Ни одной фрейлины не было поблизости, и я встала рядом с ее локтем и мягко сказала:
— Я знаю, Вас огорчает вид коня, и знаю, что Вы не можете покататься на нем верхом. Вскоре Вы будете матерью, и после этого наконец королевой Шести Герцогств. Я знаю, что Вы больше не считаете его подходящим скакуном для себя. Вам следует продать его так же, как когда-то купили. Уберите его из своей жизни и мыслей. Как только его не станет, Вам не будет нужды смотреть на него и вспоминать свои дикие приключения с ним.
Я говорила очень осторожно и смотрела только на лошадь, но знала, как она воспримет мои слова. Я почувствовала ее колебания, когда она произнесла:
— Возможно, мне действительно следует так поступить.
Так я подтолкнула ее к действиям.
— Лошадиная ярмарка продлится еще три дня. Будьте решительны, моя королева. Отошлите его отсюда, из Вашей жизни. Не дайте никому увидеть Ваших сожалений, и все увидят Вашу силу в данном решении. Они увидят, что Вы по-настоящему готовы оседлать трон вместо Пятнистого Жеребца. — Она все еще молчала и просто смотрела, но ее боль отразилась в ее сверкающих глазах. Мне пришлось надавить сильнее. — Позвольте всем увидеть Вас стоящей в гордом одиночестве и сильной, не полагающейся ни на кого в своих решениях.
Ее взгляд пал на меня, затем опустился к моему животу. Она сжала губы в тонкую линию и ничего не сказала. Мгновение спустя она решительно прошла по комнате к шнурку колокольчика и вызвала пажа. Она была немногословна.
— Я решила продать Пятнистого Жеребца на лошадиной ярмарке. Он отойдет по первой же цене независимо от предложения. У нас более чем достаточно особей его породы в Баккипе. Пришло время с ним расстаться. Хочу, чтобы его отправили туда незамедлительно.
Мальчик поклонился.
— Я немедленно сообщу мастеру конюшен.
Наследная принцесса покачала головой.
— Нет. Не беспокой его по этому делу. Он будет спорить, а это уже окончательное решение. Пусть замковый кузнец справится с этим. Привяжет коня к телеге и отведет на рыночную площадь. Так он не сможет высвободиться.
— Как пожелаете, Ваше Высочество.
Мальчик ушел, и Каушен вернулась к окну.
Кузнец не питал симпатий к мастеру конюшен Лостлеру. Он приходился братом предыдущему мастеру конюшен, которого заменила наследная принцесса, поэтому он затаил обиду на человека, оставившего его брата без места и средств к существованию. Все это знали. И когда паж передал тому повеление наследной принцессы, я уверена, тот не стал тянуть время, отложил свой молот, повесил фартук и прикатил свою тяжелую кузнечную телегу во двор конюшен.
Мы видели, как он подтянул свою телегу и шагнул в конюшню. Он нес длинную цепь. Он был массивным мужчиной, высоким и мускулистым. Лостлер отложил свои гвозди обратно в стойло и работал с молодыми кобылками на тренировочном дворе. Кузнец не остановился, чтобы поговорить с ним. Мы были высоко над конюшнями, но даже мы услышали гневное ржание жеребца. Каушен оперлась на каменный подоконник, глаза широко раскрыты на бледном лице, губы сжаты. Боль в ней боролась с удовлетворением от мести. Я понимала, что она намеревалась сделать. Она продаст связанного с Лостлером Уитом друга, оторвав от Лостлера того, кого он любил, так же, как, по ее мнению, он разорвал ее любовь к нему.
Послышалось ржание другой лошади, и мы увидели Лостлера, поспешно зовущего грума, чтобы тот забрал кобылу. Мастер конюшен развернулся и метнулся назад в конюшни. На протяжении трех вздохов все вокруг было спокойно. Грум собрался уводить кобылу, а конюх подошел к двери с тележкой, полной корма, два молодых подмастерья с метлами на плечах следовали за ним.
Но спустя мгновение мальчики и мужчина с тележкой, пятясь, высыпали во двор. Мы слышали крики и видели людей, бегущих к конюшням и от них. Еще мгновение спустя, прилипшие друг к другу, появились Лостлер и кузнец. Кузнец тащил Лостлера за отворот рубахи. Лицо мастера конюшен было в крови, но он все еще дрался, отпуская бесстрастному кузнецу удар за ударом. Можно было услышать злобное ржание жеребца из конюшни. Кузнец поставил мастера конюшен на ноги, отвесил ему мощный удар в лицо и презрительно бросил его в дорожную пыль. Лостлер безвольно упал на землю. Кузнец, даже не посмотрев на него, зашагал обратно к конюшням.
Решимость Каушен подвела ее.
— Лостлер! Нет! Что же я наделала? — вопила она, смотря на неподвижное тело мужчины. Потом, двигаясь быстрее, чем обычно в течение последних недель, она оторвалась от окна и побежала через комнату. Она была уже за дверью, когда я все еще пялилась ей вслед. К тому времени, как я достигла коридора, она пробежала полпути вниз по лестнице так, как не следует беременным женщинам.
— Моя королева, подумайте о ребенке! — я кричала ей вслед, но она не остановилась. Я подобрала юбки и побежала за ней, сдерживаемая своей собственной тяжестью.
Я не была такой же быстрой, как она. Я уже выдохлась, когда достигла подножия лестницы. Лучшее, на что я была способна, была быстрая ходьба, но когда я услышала ее крики, то сжала зубы и побежала снова. К тому времени, как я прибежала во двор конюшен, собралась толпа. Я грубо прокладывала себе путь через бесполезных, орущих людей, и все равно было слишком поздно.
