Друзей у него не было. Ходили слухи, что Грай поигрывал в шахматы с Наблюдателем, полковником Сиропом, которому оказывал некоторые услуги личного свойства. И, конечно, был еще рекрут Кожух, жадно выслушивавший все побасенки Грая и сопровождавший его на прогулках. Ходил слух, что Грай умеет читать, и Кожух тоже хотел научиться.
На второй этаж своего дома Грай не пускал никого. Глухими ночами именно там он распутывал предательскую паутину истории, которую время и ложь исказили до полной потери связей с истиной.
Лишь малая часть ее была зашифрована. Остальное составляли торопливые каракули на теллекурре, основном языке времен Владычества. А некоторые абзацы писались на ючителле, местном диалекте теллекурре. Иной раз сражающийся с этими абзацами Грай мрачно улыбался. Возможно, он единственный из живущих мог разгадать смысл этих, порой обрывочных фраз. «Преимущества классического образования», — бормотал он чуть саркастически. А потом начинал задумываться, вспоминать и уходил на одну из своих полночных прогулок, чтобы отогнать непрошеные воспоминания. Собственное прошлое — это дух, который не желает изгоняться. Единственный экзорцизм для него — смерть.
Грай казался себе ремесленником. Кузнецом. Оружейником, бережно кующим смертоносный меч. Как и прежний обитатель дома, он всю свою жизнь посвятил поискам осколков знания.
Зима выдалась жестокая. Первый снег выпал рано, после столь же ранней и необычайно сырой осени. Снег валил часто и густо. А весна пришла не скоро.
В лесах к северу от Курганья, где обитали лишь разрозненные кланы, жизнь стала невыносима. Лесовики приходили менять шкуры на еду. Обосновавшиеся в Весле торговцы мехами плясали от радости.
Старики говорили, что такая зима не к добру, но старикам нынешняя погода всегда кажется суровей, чем в прежние дни. Или мягче. Но такой же она никогда не бывает.
Проклюнулась весна. Резкая оттепель привела в бешенство ручьи и реки. Великая Скорбная река, протекавшая в трех милях от Курганья, разлилась на много миль, похитив десятки и сотни тысяч деревьев. Половодье выдалось такое примечательное, что горожане десятками выходили поглазеть на разлив с вершины холма.
Большинству новшество вскоре наскучило. Но Грай ковылял туда каждый день, когда Кожух мог сопровождать его. Кожух еще не разучился мечтать. Грай потакал ему в этом.
— Чем тебя так река тянет, Грай?
— Не знаю. Может быть, величавостью.
— Чем-чем?
Грай повел рукой:
— Размером. Неутихающей яростью. Видишь, как много мы на самом деле значим?
Бурая вода бешено вгрызалась в холм, перебирая груды плавника. Менее бурные протоки обнимали холм, щупали лес за ним.
Кожух кивнул:
— Вроде того, как я на звезды гляжу.
— Да. Да. Но это — более личное. Ближе к дому. Разве нет?
— Может быть. — Голос Кожуха прозвучал неуверенно, и Грай улыбнулся. Наследство крестьянской юности.
— Пошли домой. Вроде унимается, но с этими облаками я ни за что не поручусь.
Дождь и в самом деле грозил пролиться. Если река поднимется еще, то холм превратится в остров.
Кожух помог Граю перебраться через топкие места и залезть на гребень невысокой насыпи, не позволявшей разливу добраться до расчисток. Большая часть поля тем не менее превратилась в озеро, достаточно мелкое, чтобы его мог перейти вброд осмелившийся на это дурак. Под серыми небесами громоздился Великий курган, темной тушей отражаясь в воде. Грая передернуло.
— Кожух, он еще там.
Юноша оперся на копье, оглянувшись только потому, что это было интересно Граю. Сам он хотел побыстрее забраться под крышу.
— Властелин, парень. И все, что сбежать не успело. Ждут. И копят ненависть к живущим.
Кожух глянул на старика. Грай весь напрягся — кажется, от страха.
— Если он вырвется — бедный наш мир.
— Но разве при Арче Госпожа его не убила?
— Она его остановила. Не уничтожила. Это может быть и вовсе нереально… Нет, должно быть. У него должно быть уязвимое место. Но если Белая Роза не смогла повредить ему…
— Роза не так и сильна. Она и Взятым-то не навредила. Или их прислужникам. У нее хватило сил только связать их и похоронить. Госпожа и мятежники вместе…
— Мятежники? Сомневаюсь. Это сделала она.
Грай двинулся вперед, вдоль берега, приволакивая ногу и не отрывая взгляд от Великого кургана.
Кожух боялся, что Курганье зачарует Грая. Как стражника, его это не могло не волновать. Хотя Госпожа истребила всех воскресителей во времена его деда, курган еще не потерял мрачной притягательности. Наблюдатель Сироп дрожал при мысли о том, что кому-то придет в голову возродить эту глупость. Кожух хотел предупредить Грая, но не смог составить достаточно вежливую фразу.
Ветер шевельнул гладь озера, со стороны кургана покатилась рябь. Грай и Кожух вздрогнули.
— Что б этой погоде не кончиться? — пробормотал Грай. — Чай пить не пора?
— Пора.
Сырость и холода продолжались. Лето пришло поздно, а осень — рано. Когда Великая Скорбная вернулась наконец в свои берега, она оставила грязную равнину, усеянную обломками вековых деревьев. Русло реки сместилось на полмили к западу.
А лесовики продолжали продавать меха.
Находишь то, чего не ищешь. Грай почта закончил ремонт. Теперь он восстанавливал шкаф. Снимая деревянную вешалку, он выронил ее. Ударившись об пол, шест разломился надвое.
Грай нагнулся. Грай посмотрел. Сердце его заколотилось. На свет показался узкий рулон белого шелка… Нежно, медленно Грай сложил половники шеста и отнес их наверх.
Осторожно, осторожно… он вытащил и развернул шелковое полотнище. Желудок его сжался в комок.
То была составленная Боманцем карта Курганья, со всеми пометками — где лежали Взятые, где и почему стояли фетиши, какова мощь защитных заклятий, — с известными местами вечного успокоения тех прислужников Взятых, что полегли вместе с хозяевами. Очень детальная карта. С надписями в основном на теллекурре.
Помечены были и захоронения вне Курганья. Большая часть павших легла в общие могилы.
Битва захватила воображение Грая. На мгновение он увидел, как держатся и гибнут до последнего человека войска Властелина. Он увидел, как волна за волной орда Белой Розы отдает жизни, чтобы загнать мрак в ловушку. Над головой пламенным ятаганом сияла Великая Комета.
Он мог только воображать. Достоверных источников не сохранилось.
Грай посочувствовал Боманцу. Бедный дурачок — мечтатель, искатель истины. Он не заслужил своей дурной славы.
Всю ночь Грай просидел над картой, позволяя ей пропитать свои тело и душу. Перевод надписей в этом не очень помог, зато прояснил кое-что в отношении Курганья. И очень многое — в отношении колдуна, столь преданного своему делу, что он всю жизнь провел в изучении Курганья.
