Менгиры и их жутковатые приятели считаются нашими союзниками. Но, по-моему, они слишком непредсказуемы. Они помогают нам или нет, следуя каким-то своим правилам.
Детали провалившегося рейда Душечку не интересовали. Она перешла к Шпагату.
— По обе стороны равнины собираются армии, — сообщил тот. — Под водительством Взятых.
— Взятых? — переспросил я.
Я знал только двоих. А Шпагат говорил о многих.
Тогда страшно. Давно уже ходили слухи, что Госпожа потому оставила нас в покое, что собирала новый урожай Взятых. Я в это не верил. Наш век до скорбного лишен личностей, наделенных той великолепной и злобной силой, что и взятые Властелином во время оно: Душелов, Повешенный, Крадущийся в Ночи, Меняющий Облик, Хромой и прочие. То были злодеи эпического масштаба, почти столь же буйные в своем коварстве, что и Госпожа с Властелином. Наши слабосильные времена породили лишь Душечку и Шепот.
— Слухи оказались верны, мой господин, — стыдливо ответил Шпагат.
Господин. Я. Только потому, что стою у истоков мечты. Ненавижу это, но проглатываю.
— Да?
— Эти новые Взятые, конечно, не Ревуны или Зовущие Бурю. — Шпагат чуть заметно улыбнулся, — Лорд Зануда заметил, что прежние Взятые были непредсказуемы и опасны, как молния, а новые — предсказуемый ручной гром бюрократии, если вы меня понимаете.
— Понимаю. Продолжай.
— Считают, что новых шестеро, господин. Лорд Зануда полагает, что их вот-вот спустят с цепи. Потому и накапливают войска вокруг равнины. Лорд Зануда думает, что Госпожа сделала соревнование из нашей гибели.
Зануда. Наш самый верный лазутчик. Один из немногих, переживших долгую осаду Ржи. Ненависть его не знает границ.
Вид у Шпагата был странный. Многозначительный такой. Сказано было явно не все, и худшее осталось напоследок.
— Давай, — приказал я. — Колись.
— Прозвания Взятых начертаны на звездах, установленных над их ставками. Командующего во Рже прозывают Благодетель. Звезду поставили после того, как ночью прилетел ковер. Но самого Благодетеля никто не видел.
Это требовало выяснения. Только Взятый может управиться с ковром. Но никакой ковер не долетит до Ржи, не миновав равнины Страха. А менгиры нам ни о чем не докладывали.
— Благодетель? Интересное прозвище. А другие?
— В Шмяке на звезде начертано «Волдырь».
Смешки.
— Прежние, описательные прозвания мне нравились больше, — сказал я. — Вроде Хромого, Луногрыза или Безликого.
— В Стуже сидит один по имени Аспид.
— Уже лучше.
Душечка косо глянула на меня.
— В Руте появился Ученый. А в Лузге — Ехидный.
— Ехидный? Это мне тоже нравится.
— Западную границу равнины держат Шепот и Странник; ставки обоих в деревушке Плюнь.
Я, как вундеркинд-математик, подвел итог:
— Двое старых и пятеро новых. А где еще один?
— Не знаю, — ответил Шпагат. — Кроме этих есть только главнокомандующий. Его звезда установлена в воинской части подо Ржой.
Его слова били мне по нерпам. Шпагат побледнел и начал трястись. Мной овладело нехорошее предчувствие. Я понял, что следующие его слова мне очень не понравятся. Но:
— Ну?
— На стеле стоит знак Хромого.
Как я был прав. Это мне совсем не нравится.
И не только мне.
— Ой-й! — взвизгнул Гоблин.
— Твою мать, — произнес Одноглазый тихо и потрясенно; сдержанность его голоса передавала больше, чем крик.
Я сел. Посреди комнаты. На пол. И обхватил голову руками. Мне хотелось плакать.
— Невозможно, — пробормотал я. — Я убил его. Собственными руками, — И, сказав, я уже не верил в это, хотя многие годы полагал именно так, — Но как же?..
— Хорошего парня легко не убьешь, — проворчал Ильмо.
Реплика эта свидетельствовала о том, что Ильмо потрясен. Без причины он и слова не вымолвит.
Хромой враждует с Отрядом еще с той поры, когда мы прибыли на север через море Мук. Именно тогда к нам записался Ворон, таинственный уроженец Опала, когда-то очень влиятельный человек, лишенный титула и имущества приспешниками Хромого. Но Ворон был человек бешеный и совершенно бесстрашный. Взятый там или нет — Ворон ответил ударом на удар, убив своих обидчиков, в том числе самых умелых помощников Хромого. Так мы впервые перешли Взятому дорожку. И каждая наша встреча только ухудшала дело…
В сумятице после Арчи Хромой решил свести с нами счеты. Я устроил ему ловушку. Он в нее влез.
— Я на что угодно ставлю — я убил его!
Так жутко я себя еще никогда не чувствовал. Словно на краю обрыва стою.
— Истерик не закатывай, Костоправ, — посоветовал Одноглазый. — Мы от него и раньше живыми уходили.
— Он — один из старых, придурок! Из настоящих Взятых! Из тех времен, когда были еще истинные колдуны. Ему еще ни разу не позволяли взяться за нас со всей силой. Да еще помощников… — Восемь Взятых и пять армий атакуют равнину Страха. А нас в Дыре редко бывало больше семи десятков.
Перед моими глазами проносились чудовищные видения. Пусть это второсортные Взятые, но их слишком много. Их ярость выжжет пустыню. Шепот и Хромой уже вели бои здесь и знают об опасностях равнины. Собственно, Шепот дралась тут и против Взятых, и против мятежников. Она выиграла большую часть знаменитых битв восточной кампании.
Потом рассудок взял свое, но будущее осталось мрачным. Подумав, я пришел к неизбежному выводу, что Шепот знает равнину слишком хорошо. Возможно, у нее даже остались здесь союзники.
Душечка коснулась моего плеча, и это успокоило меня лучше, чем слова друзей. Ее уверенность заразительна.
— Теперь мы знаем, — показала она и улыбнулась.
Но время тем не менее стало готовым опуститься молотом. Долгое ожидание Кометы потеряло смысл. Выжить надо было здесь и сейчас.
— Где-то в моей груде пергаментов было истинное имя Хромого, — сказал я, пытаясь найти в ситуации хоть что-нибудь хорошее. Но опять пришла на ум проблема. — Но, Душечка, там нет того, что я ищу.
Она подняла бровь. Из-за немоты ей пришлось обзавестись одним из самых выразительных лиц, какие мне доводилось видеть.
— Нам надо будет сесть и поговорить. Когда у тебя будет время. И выяснить точно, что случилось с этими бумагами, пока они были у Ворона. Некоторых не хватает. Когда я передал документы Душелову, они там были. Когда я получил бумаги обратно, они там были. Я уверен, что они были там, когда бумаги взял Ворон. Что с ними случилось потом?
— Вечером, — показала Душечка. — Время будет.
Казалось, она внезапно потеряла интерес к разговору. Из-за Ворона? Он много значил для нее, но за такой срок боль могла и схлынуть. Если только я не пропустил чего-то в их истории. А это вполне возможно. Понятия не имею, во что вылились их отношения после того, как Ворон ушел из Отряда. Его смерть ее явно еще мучит. Своей бессмысленностью. Пережив все, что обрушивала на него тень, он утонул в общественной бане.
