Копыта моего пони глухо постукивали по сухой глинистой тропе. Нам встретился большой серый в яблоках конь, тянувший от мельницы пустую баржу, — сейчас был отлив, и коню было не тяжело. Сидевший на конской холке мальчишка поздоровался со мной, а рулевой на барже помахал рукой.
Когда я добрался до мельницы, там никого не было видно. На узком причале были сложены только что выгруженные мешки с зерном. Развалившийся рядом с ними на жарком солнце пес мельника лениво приоткрыл один глаз, когда я направил своего пони в тень. Лежащая передо мной прямая военная дорога была пуста. В трубе под дорогой журчал ручей, и я увидел, как из воды выпрыгнула форель, блеснула на солнце и вновь исчезла в брызгах пены.
Хватятся меня не скоро. Я направил пони от ручья к дороге, выиграв короткое сражение, когда он вознамерился было повернуть домой, потом пустил его рысью по тропинке, ведущей от ручья в холмы.
Сперва тропинка вилась по крутому берегу ручья, потом она выбралась из лощины, поросшей терновником и молодыми дубками, и, плавно обогнув открытый склон холма, устремилась на север.
Здесь горожане пасли своих овец и коров, поэтому трава была невысокой, словно подстриженной. Я проехал мимо пастушонка, дремавшего под кустом боярышника неподалеку от своих овец; он с глуповато-отсутствующим видом уставился на меня, перебирая кучку камней, которыми швырял в отбившихся от стада овец. Когда я поравнялся с ним, парнишка выбрал гладкий зеленоватый булыжник, и я подумал, что он хочет бросить этим камешком в меня, но пастушонок запустил булыжником в нескольких упитанных ягнят, что забрели слишком далеко, и снова погрузился в дрему. Дальше на лугу, у реки, где трава была повыше, паслись черные коровы, но пастуха не было видно. А у самого подножия холма, рядом с крохотной лачужкой, я увидел девочку со стадом гусей.
Вскоре тропинка снова принялась карабкаться вверх по склону, и мой пони пошел помедленнее, выбирая дорогу среди редколесья. Подлесок зарос густым орешником, через беспорядочное нагромождение замшелых камней пробивались рябина и шиповник, а папоротник был высотой по грудь человеку. Через его заросли то и дело пробегали кролики, а пара соек верещала на лису, чувствуя себя в безопасности на вершине граба. Я подумал, что здесь слишком твердая почва, чтобы на ней оставались отчетливые следы, но мне не попадалось никаких признаков, позволяющих предположить, что по этой тропе недавно проезжал другой всадник, — ни примятого папоротника, ни сломанных веточек.
Солнце стояло высоко. По кустам боярышника пронесся легкий ветерок, постукивая твердыми, недозревшими ягодами. Я ткнул пони пятками. Среди дубов и остролиста начали встречаться сосны, чьи стволы отливали медью под лучами солнца. Чем выше в гору поднималась тропа, тем тверже становилась почва, пестреющая серыми залысинами валунов, выбившихся из-под тонкого слоя дерна, и многочисленными кроличьими норами. Я не знал, куда ведет эта тропа, и вообще не знал ничего, кроме того, что я один и свободен. Ничто не подсказывало мне, что это был за день и какая путеводная звезда привела меня в холмы. В те дни будущее еще не было открыто мне.
Пони замедлил шаг, и я пришел в себя. Тропа раздваивалась, и я не знал, какой путь лучше избрать. С двух сторон она шла в обход чащи.
Пони решительно повернул влево, вниз по склону. Наверное, я позволил бы ему идти, куда он захочет, но в этот момент тропу передо мной слева направо пересекла низко пролетевшая птица и скрылась за деревьями. Заостренные крылья, вспышка рыжего и синевато-серого, хищный темный глаз и загнутый клюв — мерлин! Ну, хоть какой-то повод. Я повернул пони в ту сторону и наподдал ему пятками.
Тропа полого взбиралась по склону, оставляя лес по левую руку.
Это была сосновая чаща, темная и такая густая, что проложить путь через нее можно было лишь с топором. Я услышал хлопанье крыльев вяхиря, который выбрался из своего убежища и, оставаясь невидимым, полетел в глубь леса. Вяхирь направился налево. А я последовал за соколом.
Я отъехал уже довольно далеко от долины реки и от города. Пони пробирался по краю неглубокого овражка, на дне которого журчал небольшой ручей. На другом берегу покрытый дерном склон переходил в каменистую осыпь, и над всем этим высились залитые солнцем сине-серые скалы. Склон, по которому я ехал, был усеян кустами боярышника, отбрасывающими омуты косых теней, а выше снова начиналась осыпь и поросший плющом утес, и в прозрачном воздухе над ним кружили и перекликались клушицы. Если бы не их оживленные крики, в долине царила бы полная тишина, не нарушаемая даже эхом.
Копыта пони глухо стучали по твердой земле. Было жарко, и хотелось пить. Теперь тропа шла вдоль невысокого утеса, футов двадцать в вышину, и ее затеняли росшие у подножия утеса густые кусты боярышника. Где-то выше по склону, совсем недалеко от меня, слышалось журчание воды.
Я остановил пони, соскользнул с него и, привязав, принялся искать источник.
Скала у тропы была сухой, да и ниже по тропе я не видел, чтобы к ручью, текущему по дну овражка, присоединялся какой-нибудь приток. Но журчание воды было совершенно ясным и отчетливым. Я сошел с тропы и принялся карабкаться по травянистому склону, пока не оказался на небольшом ровном пятачке — сухой лужайке, усеянной кроличьим пометом, на краю которой возвышался еще один утес.
В скале была пещера. Округлый вход был небольшим, правильной формы, почти как рукотворная арка. С одной стороны, справа от меня, склон покрывали поросшие травой каменные глыбы, когда-то давно сорвавшиеся сверху. Теперь через щели между камнями проросли дубки и рябины, чьи ветви затеняли вход в пещеру. По другую сторону, всего в нескольких шагах от входа, бил родник.
Он был очень маленьким — поблескивающая струйка воды, сочащаяся из трещины в скале и собирающаяся в небольшом круглом углублении в камне. Из этого бассейна вода не вытекала. Вероятно, она вытекала из скалы, собиралась в этом углублении и снова просачивалась сквозь трещины в скале, присоединяясь к протекающему внизу ручью. Сквозь прозрачную воду мне был виден каждый камушек, каждая песчинка на дне этого озерка. Над ним рос раскидистый папоротник, а края водоема были покрыты мхом и заросли густой зеленой травой. Я опустился на колени и наклонился было к воде, но тут увидел ковшик. Он стоял в крохотной нише среди папоротников. Небольшой ковшик, с ладонь размером, был вырезан из коричневого рога. Когда я поднял его, то за ним обнаружилась полускрытая папоротниками вырезанная из дерева фигурка бога. Я узнал его. Я видел его под дубом в Тир-Мирддине. Здесь, под открытым небом, на вершинах холмов, он был в своих владениях.
