– Я знал, но поскольку закон представлял Джордж, позволил сказать ему. «Если он что-то ел, когда умер, – говорит Джордж, – тогда где эта чертова еда?»
– Док указал на шею мертвеца – даже Нэнси Арно заметила припухлость – и сказал: «Полагаю, большая часть там. Он этой едой подавился. Дай мне мой саквояж, Винсент».
– Я протянул ему саквояж. Он начал шарить в нем и обнаружил, что может это делать только одной рукой, если хочет устоять на коленях: такому крупному мужчине требовалось упираться в землю хотя бы одной рукой, чтобы не потерять равновесия и не упасть. Поэтому он протягивает саквояж мне и говорит: «У меня там два отоскопа, Винсент. Это фонарики для обследования. Один рабочий и один запасной, который выглядит практически новым. Нам понадобятся оба».
– «Подождите, подождите, я в этом не уверен, – говорит Джордж. – Я думал, ты собираешься оставить все Кэткарту, с материка. Он – тот парень, которого штат нанял для этой работы».
– «Ответственность беру на себя, – ответил ему док Робинсон. – Сами знаете, кота сгубило любопытство, но его утоление воскресило этого говнюка. Ты вытащил меня сюда в холодное и сырое утро, не дав выпить чая и даже съесть тост, так что я намерен удовлетворить свое любопытство, насколько это возможно. Может, ничего и не получится. Но у меня есть предчувствие… Винсент, ты бери этот. Джордж, тебе даю новый, и не урони его на песок, прошу и заранее благодарю, потому что он стоит двести долларов. Теперь так, я не вставал на все четыре конечности и не изображал лошадку с тех пор, как мне исполнилось семь лет, и если мне придется долго стоять в таком положении, я точно упаду на этого парня, поэтому не теряйте времени и быстро делайте то, что я вам скажу. Когда-нибудь видели, как в музее наводят пару прожекторов на маленькую картину, чтобы она выглядела яркой и красивой?»
– Джордж не видел, поэтому док Робинсон объяснил. Когда закончил (и убедился, что Джордж Уорнос все понял), издатель островной газеты стоял на коленях с одной стороны от сидящего трупа, а островной констебль – с другой, и каждый из нас держал в руке маленький отоскоп. Только вместо того чтобы освещать произведение искусства, мы собирались направить лучи в горло мертвеца, чтобы доктор увидел, что там такое.
– Пыхтя и кряхтя, он опустился на все четыре конечности – и это было бы смешно, да только обстоятельства не располагали к смеху, а еще я боялся, что дока прямо здесь и сейчас хватит удар, – протянул руку, сунул в рот мертвеца и нажал на нижнюю челюсть, которая опустилась, как на шарнирах. Впрочем, если подумать, так оно и было.
– «Давайте, – говорит он. – Фонарики ближе. Я не думаю, что он укусит, но если ошибусь, мне и придется расплачиваться за ошибку».
– Мы наклонились ближе и направили лучи в рот мертвеца. Там все было красным и черным, за исключением розового языка. Я слышу, как пыхтит и кряхтит док и говорит, не нам, а себе: «Еще немного». Он надавил на челюсть, опуская ее ниже. Потом сказал нам: «Поднимите их, светите прямо в горло». Мы и посветили. Лучи прошли над розовым языком мертвеца и сошлись на чем-то болтающемся в глубине рта, как это там называется…
– Небный язычок, – одновременно ответили Стефани и Дейв.
Винс кивнул:
– Ага, это. А за язычком я увидел что-то еще – или верх чего-то еще, – темно-серое. Мы освещали это две или три секунды, но доку Робинсону вполне хватило. Он вытащил пальцы изо рта мертвеца, нижняя губа чавкнула, словно лопнул пузырь жвачки, но челюсть осталась отвисшей. Док плюхнулся на задницу, тяжело дыша.
– «Вы, парни, должны меня поднять, – говорит он, отдышавшись. – Ноги затекли от колен вниз. Черт, какой же я дурак, раз позволил себе так растолстеть».
– «Я тебе помогу, если ты скажешь, что там, – говорит Джордж. – Ты что-нибудь увидел? Потому что я – нет. А ты, Винсент?»
– «Думаю, что да», – отвечаю я. По правде говоря, я чертовски хорошо – извини, Стефф, – знал, что увидел, но не хотел показывать, что соображаю лучше Джорджа.
– «Ага, оно там, это точно, – говорит док. Дышит с трудом, но в голосе слышится удовлетворенность, как у человека, которому удалось почесать труднодоступное зудящее место. – Кэткарт его вытащит, и тогда мы узнаем, кусок ли это стейка, или свинины, или чего-то еще, но мне кажется, значения это не имеет. А имеет значение следующее: он пришел сюда с куском мяса в руке, сел, чтобы поесть, наблюдая за игрой лунного света на воде. Привалился спиной к этому мусорному баку. И подавился, как тот негритенок в детской считалке. Последним куском того, что он принес с собой? Возможно, но необязательно».
– «После его смерти чайка могла спикировать и утащить недоеденное прямо из руки, – говорит Джордж. – Так что остался только жир».
– «Правильно, – соглашается Док. – А теперь помогите встать, или мне ползти до автомобиля Джорджа и подтягиваться за ручку дверцы?»
Глава 8
– И что ты думаешь, Стеффи? – спросил Винс, промочив горло глотком колы. – Тайна раскрыта? Дело закрыто?
– Как бы не так! – воскликнула она, не обратив внимания на одобрительный смех стариков. Ее глаза сверкали. – Причина смерти, возможно, определена, но… Что это, кстати, было? У него в дыхательном горле? Или я забегаю вперед?
– Дорогуша, нельзя забежать вперед в истории, которой не существует, – ответил Винс, и его глаза тоже блестели. – Задавай вопросы, забегай вперед, назад, со стороны. Я отвечу на все. И Дейв, как я понимаю, тоже.
Подтверждая, что так оно и есть, ответственный редактор «Островного еженедельника» добавил:
– Это был кусок говядины, может, стейка, и, вероятнее всего, лучшего качества: вырезка или филей. Мясо было слабо прожарено, и в свидетельстве о смерти написали: «Асфиксия, вызванная перекрытием дыхательных путей» – хотя у человека, которого мы всегда называли Парень из Колорадо, случилась и массивная церебральная эмболия, другими словами, инсульт. Кэткарт решил, что перекрытие дыхательных путей привело к инсульту, но кто знает, может, все произошло с точностью до наоборот. Сама видишь, даже причина смерти довольно скользкая, если начинаешь копать глубже.
– Одна история в этом есть – маленькая история, – и я собираюсь рассказать ее тебе, – вновь заговорил Винс. – О молодом человеке, который в чем-то похож на тебя, Стефани, хотя мне хочется думать, что ты попала в лучшие руки, когда пришла пора навести окончательный лоск на твое образование: более сочувствующие. Ему было, думаю, двадцать три года. Как и ты, он приехал издалека, правда, с Юга, а не со Среднего Запада, и тоже стажировался после диплома, но в криминалистике.
