Я сразу сообразил, что спрыгнул-то я не на землю, а на живое существо. Попробовал встать на ноги и прыгнуть обратно через ограду. Однако мгновенно был сбит с ног, во множестве ушиблен и оцарапан. Конечно сразу всего этого я не почувствовал и по-прежнему продолжал попытки выскочить из загородки. Сон исчез мгновенно. Лежа на земле, определил свое положение. По не слишком большой загородке с визгом и хлюпаньем носилась еще в большем страхе, чем я, перепуганная, свинья. Переждав когда свинья отбежала в дальний угол, я в одно мгновенье перескочил через загородку и очутился во дворе какого-то дома. Откуда-то с лаем выскочила собаченка. Близко она не подходила. Зато издали лаяла с таким остервенением, что разбудила хозяев. В доме зажгли свет. Дело мое осложнялось. Меня могли принять за вора и последствия встречи с хозяином были бы не в мою пользу. Очутившись вне свинарника, я с определенным достоинством бросился со двора. Дверь в доме открылась и в раскрытую дверь, насмерть перепуганный ворами, кричал хозяин:
- Возьми его, возьми! Сейчас я его!
По-видимому, дальше раскрытой двери хозяин выходить тоже боялся. Его голос слышался достаточно громко, хотя и звучал он со страхом как будто из бочки. Я успел отдалиться от злополучного дома настолько, что собака дальнейшее преследование сочла нецелесообразным. Она лаяла уже где-то издали. Хозяйский же голос звучал более уверенно. Он звал к себе собаку, которая никак не хотела расставаться с нарушителем спокойствия. Мне слышно было как передними лапами, а может быть и задними собака храбро гребла землю. Прошло еще некоторое время и все стихло. Наверное, в эту ночь в доме свет больше не гасили. Я же отбежав от злополучного дома оказался совсем в незнакомой местности. Вокруг была плотная тьма и совсем не было никаких признаков дороги.
Километрах в пятнадцати ярко мерцали огни незатемненного, большого, тылового города. Но как к нему добраться, где дорога? Куда идти? Я стоял, как сказочный богатырь, на распутье дорог. Пойдешь направо - заблудишься, пойдешь назад - попадешь в дом с перепуганной свиньей, злой собакой и бодрствующем хозяином. Пойдешь на огни - попадешь в город, в свою казарму. Я пошел на огни.
Немного полазив по пашне кустам и каким-то неровностям поля я вышел на обычную уезженную и пыльную дорогу. Дорога была той самой, по который мы шли в поход. Ее можно было узнать по дорожной пыли, не дававшей нам дышать. Правда? пыль уже успела улечься и если я ее сейчас не чувствовал своим носом, то мои ноги сигналили мне о ней, когда утопали в пыли выше солдатских ботинок. Домой было идти веселее. И еще до рассвета, совсем незаметно для себя, я вошел в город. Конечно, я боялся, но не воров и не разбойников, а свое начальство. Город был хорошо освещен. Изредка встречались одинокие пешеходы. Кое-где у магазинов, стояли сторожа. В центре города, в самом освещенном его месте, ко мне подошли ldf парня. Я было хотел вежливо уступить им но они загородили мне дорогу.
- Стой? Куда идешь? - спросили парни.
- Домой, - ответил я.
- Откуда идешь?
- Из похода.
Парни быстро и ловко обыскали меня. Я не мог понять, кто они такие. Вор - не воры. Милиция, не милиция. Убежать мне от них или ждать дальнейших событий? Я решил ожидать. Спросили документы. Я сказал, что их у меня нет.
- Где живешь?
- В казарме, - сказал я.
- А! Значит ты военный?
- Да, военный.
- Почему одет не по форме? Почему бродишь один среди ночи?
Посыпались вопросы. Потом неожиданно для меня, парни одним махом выкрутили мои руки за спину и я даже сообразить ничего не успел, как меня куда-то потащили. Я не шел, а почти летел по воздуху на их руках. Так они здорово в меня вцепились. Я считал себя ловким и спортивным парнем. Я всегда удачно отбивался в играх от своих товарищей. Мне казалось, что и на войне и от разбойников я сумею отбиться. Однако, в данном случае, моя воля была парализована. Я даже не пытался сопротивляться. По-видимому все это было потому, что я не знал, кто это были такие, а потому инстинкт самосохранения работал в сторону инстинктивного подсознания, что смирных, да сговорчивых не обижают, т.е. лежачих не бьют. По-видимому это было древнее биологическое чувство самосохранения всех живых существ. Я это часто наблюдал среди животных, в частности собак. Когда одна из собак сочтет себя слабой и ляжет на спину вверх ногами, то другая, победительница, ее не кусает. Наверное и со мной это же произошло. К моему счастью, навстречу нам шел наш батальон, который уже возвращался из похода.
Переговорив с нашим комбатом и посоветовав дать мне пару нарядов вне очереди, парни отпустили меня. Я благополучно вернулся домой в казарму. Наше начальство видимо само хотело спать. Никто ни о чем меня не стал спрашивать. Я же, спрятавшись под двухэтажные нары, сумел до рассвета никем не замеченный около часа поспать. Утром начался новый трудный солдатский день.
Все в жизни бывает относительным и все познается в сравнении. Солдатская тяжелая служба тоже явление непостоянное. Трудно вначале, пока не привыкнешь. Потом же, со временем, когда втянешься в ритм жизни, станет легче и все то, что раньше казалось непосильным, становится обыденным, заурядным. Так и мы, молодые юноши, солдаты. Первое время уставали, осунулись и погрустнели. Наши мамы наверное не узнали бы нас и пролили бы много слез глядя на своих вымученных сынов. Однако ничего ни с кем не случилось. Мы вошли в ритм жизни. Бывшие трудности сами перестали замечать, а наше начальство нас перестало судить так строго, как вначале. Жизнь пошла веселее. Появились свои радости. Служба постепенно стала становиться даже интересной. Солдат редко кончает службу там, где ее начал. Чаще пока окончит ее побывает во многих городах страны. Новые места, новые люди, новые впечатления.
И к концу службы все взгляды и понятия на вещи меняются. Начав службу со слезами и муками, кончишь ее бодрым и жизнерадостным. Служба в армии заключается не только в муштре налево и направо. Мы также ходили в кино, в театр и даже в оперу. Оказалось, большинство из нас никогда не бывало в опере. Однажды мы слушали 'Евгений Онегин'. Солдаты были молоды, по образованию разношерстны, а потому ничего не поняв, потом ругались. Зачем повели смотреть такую плохую оперу. Половина солдат были восточного происхождения и им естественно опера казалась явлением чужеродным. В большей мере мы справились с оперой 'Кармен'. На этот раз уже никто не ругался.
Наша воинская часть называлась 146 ОБС. Это означало: Отдельный батальон связи. Были в нем радисты, телеграфисты и телефонисты. Кто из нас был важнее на войне, трудно понять. По идее, да и нам самим казалось, что радио должно было быть главным, как наиболее современное, и автономное средство связи. Однако, на деле было все иначе. Почти во всех случаях телефон был незаменим. Наши радиостанции находились в специальных автомашинах, это более мощные радиостанции. Другие же, поменьше и послабее носились солдатами за плечами. На занятиях и на учениях мы ими пользовались умело и пожалуй даже безотказно. Телеграф служил для связи с Москвой и крупными штабами. Работать на нем было спокойно, а иногда и скучновато. Зато телефон был универсален и почти незаменим. Работа на коммутаторе в штабе дивизии была адом. Рассказать трудно, чтобы хорошо понять. Надо поработать самому. Особенно это сказывалось на фронте. Там телеграф и радио существовали почти только для проформы. Ими почти никогда не пользовались. Поэтому вся связь ложилась на телефон. Связисты в батальоне были в основном советской молодежью. Образованные, патриотически настроенные, энергичные. В большинстве нам было по 17-18 лет. У многих ребят родственники остались на западе, где были немцы. Они трудно переживали свою разлуку. Боялись за судьбу своих близких и рвались на фронт. Эти солдаты были мобилизованы на рытье окопов, но по мере приближения фронта их эвакуировали в тыл и они очутились в армии. Наш климат, местный народ, наши порядки и все с чем они сталкивались им не нравилось. Другая часть солдат были людьми взрослыми, т.е. уже пожилыми. Были они злобны, ленивы и малообразованны. Нам молодежи, от них часто незаслуженно попадало. Эти старые солдаты разговаривали каким-то старым несовременным языком. Многие говорили: Телехвон, порхвель, чаво, куды. Однако, несмотря на всю нашу разношерстность, работа шла дружно.
