— Ты — испорченная девчонка.
— Не я, тупица. Я — больше нет. Я слишком часто сбивалась с курса, чтобы моя испорченность еще действовала.
Сладкоречивый Гаррет признал:
— Я это знаю.
И даже не понял, что влип.
— О да. Вот почему я тебя люблю. Ты говоришь комплименты.
— Хотел бы я, чтобы люди твоего сорта обходились без комплиментов. Разве нельзя поговорить о проклятущей погоде без того, чтобы свернуть на…
— Брось, Гаррет. То, что сказал Два Шага, означает, что у нас есть проблема покрупнее.
— Слушаю.
— Один свидетель нападения на Морли рассказал, что щедро оделенная прелестями девушка в обтягивающей черной коже руководила созданиями, которые наносили удары. Она представляет собой примерно кубический ярд пышных светлых кудрей. Девушка, с которой встречался Два Шага, — коротко стриженная брюнетка с глубокими карими глазами. Что касается блондинки, никто не говорит, какого цвета у нее глаза.
— «Созданиями»?
— Мужчинами в плотной шерстяной одежде с большими серыми яйцами вместо голов.
— И ты не потрудилась рассказать мне об этом раньше?
— Я не могла рассказать того, о чем тогда не знала.
Я усек.
— Сходи повидайся с Рохлей и Саржем. Они могут знать, во что вляпался Морли.
Белинда не ответила. Я только что сказал какую-то глупость.
— Они ничего не знают, — догадался я.
— Ваше высказывание правильно, сэр. Морли вышел из «Виноградной лозы» после поздних развлечений. Они никогда его больше не видели. И это все, что они знают.
Я без труда поверил. Речь шла о Морли Чертовом Дотсе, полном индивидуалисте.
— Думаю, все, что мы можем сделать, — это быть терпеливыми и надеяться, что он расскажет что-нибудь полезное, когда очнется.
— Ты вопиющий гений, Гаррет. Я так рада, что у нас с Морли есть такой друг, как ты.
— Я — особенный парень.
Когда я проснулся, солнце уже встало. Как и королева преступности. Она пребывала в хорошем настроении, хотя ее застали во время неэлегантного процесса — она сидела на ночном горшке.
— Посмотри туда! — показала она.
— И что мне полагается там заметить?
— Мы закрыли окно и задернули занавески.
О.
Занавески были раздвинуты. Створка окна приподнята на четыре дюйма. И все еще блестела новая высыхающая слизь.
— Мне никогда не нравились окна, которые опускаются и поднимаются.
— Не знаю, почему я проснулась. И мне плевать почему. Но, проснувшись, я увидела то, что смахивало на питона, просачивающегося через щель. Примерно в ярд длиной. Думаю, он держал курс на Морли.
Я временно оставил тему и изучил, как закрывается окно. К тому же это позволило Белинде сохранить немного достоинства.
— Большая змея? Очень?
— Не слишком. Когда ты был на островах, ты видел по-настоящему гигантских змей. Наверное, эта змея тебя бы не впечатлила. Но мне она показалась большой.
— Она уползла, как только поняла, что ты проснулась.
— После того, как я ударила ее раз двадцать твоей дубинкой.
Эта женщина была роскошной, и умной, и злой, но она не была знатоком личных несмертельных орудий самообороны. Я не ношу ничего столь приземленного, как дубинки.
— Почему ты меня не разбудила?
— Я орала. А ты даже не перевернулся на другой бок. А потом я была слишком занята, выколачивая слизь из проклятой твари.
— Ты должна была ткнуть в меня палкой.
— Меня отвлекали. Я о таком не подумала.
А это уже проистекало из ее характера. Она вряд ли когда-нибудь просила о помощи, даже когда у нее не было иного выхода. Удивительно, что она попросила помочь с Морли.
— Хорошо. Расскажи, что случилось. По порядку. Как можно точней.
— Я тебе же сказала. Там была змеюка. Я колошматила ее до тех пор, пока она не убралась. Все, что осталось, — блестящая дрянь. И — да, теперь я понимаю: мы должны перевезти Морли, потому что не можем как следует защитить его здесь.
Морли издал какой-то звук. Я подумал, что он хочет что-то сказать. Я ошибся. У него были проблемы с флегмой.
— Это хороший знак, верно?
— Полагаю.
На несколько секунд Белинда стала женщиной, какой могла бы быть, если бы выбрала других родителей и не была отъявленной социопаткой.
— У тебя здесь что-нибудь заготовлено, кроме меня? — спросил я.
— Снаружи. Ты — мой внутренний парень. Ты — тот, кому я доверяю.
Кто-то постучал в дверь.
— Пароль? — не смог удержаться я.
— Как насчет «завтрак», засранец?
Похоже, говорила Ди-Ди.
Белинда сходила за моей колотушкой и приготовилась вышибить мозги незваному гостю, достаточно умному, чтобы сымитировать выговор Ди-Ди.
Я убрал с тумбочки чашу и кувшин, и Ди-Ди пристроила на ней принесенный поднос. Потом повернулась к Дотсу.
— Получилось! Он выглядит на тысячу процентов лучше. Он возвращается. С ним все будет в порядке.
Она подпрыгнула и хлопнула в ладоши, как будто была девочкой младше Краш. Потом ринулась вон.
— В чем тут дело? — спросил я.
— Не знаю. И, может, мне лучше не знать.
Я говорил не про связь Ди-Ди с Морли. Я имел в виду Ди-Ди и Адскую Дыру. Однако, поразмыслив, решил, что у Белинды нет причин знать что-нибудь о своих служащих, стоящих так низко в пищевой цепочке, что они напрямую имели дело с людьми, чьи деньги подпитывали машину Синдиката.
— Она принесла достаточно еды для нас и для наших невидимых друзей детства. Давай внесем опустошения в запасы провизии.
Я не ел с тех пор, как покинул Макунадо-стрит.
Ди-Ди вернулась вместе с Краш, прежде чем мы покончили с едой. Краш с ходу набросилась на меня.
— Ты не должен был есть пшеничный крем!
— Что?
— Кашу, засранец! Каша была для него. А плотная пища — для тебя.
Невидимые друзья, может, и уяснили это. А я не видел ничего, что мог бы расценивать как часть плотного завтрака.
— Эта штука больше всего напоминает настоящий завтрак…
Белинда сжала мой локоть. Она умела управляться с девочками.
— Гаррет, твоя работа — держать рот на замке, выглядеть приятным и сломать ноги любому, что попытается ранить Морли.
Два требования из трех я мог бы выполнить и с завязанными глазами, но что касается рта на замке — эта задача всю жизнь нелегко мне давалась.
— Белинда, молчание — слишком тяжкое бремя.
Я всегда был битком набит словами, которые жаждали освободиться. Некоторые даже коагулировались в разумное… нечто.
Хорошо, что Краш и Ди-Ди посвятили себя благополучию Морли. Я все еще гадал, способен ли я его кормить, а они уже закончили с этим делом и принялись справляться с последствиями того, что бессознательному человеку дают еду и воду.
