Фритти обнаружил, что покинуть крыльцо с ящиком для спанья и миской для еды – намного труднее, чем он ожидал. Гнев и тоска минувшей ночи уменьшились в тонком солнечном сиянии Раскидывающегося Света, – в конце концов, Фритти был еще очень молодой кот, не вошедший в полный охотничий возраст. К тому же у него не было четкого представления, с чего начать поиски пропавшей подруги.
Обнюхивая изодранную подстилку своего спального ящика, подстилку, полную таких знакомых запахов, он спрашивал себя, не лучше ли дождаться завтрашнего дня, прежде чем отправиться в путь. Несомненно, небольшая охота или шалость-другая с остальными юнцами прояснят ему разум. Конечно. Это, пожалуй, куда благоразумнее.
– Хвосттрубой! До меня дошли слухи, что ты уходишь! Вот не ожидал от тебя! Совершенно ошеломлен! – Спотыкаясь и бумкая, на крыльцо вскочил запыхавшийся Маркиз. В комическом недоумении оглядел Фритти: – Ты и в самом деле собираешься уйти?
В тот же миг – хотя весь его дух противился этому – он услышал собственный ответ:
– Конечно, Тонкая Кость. Я должен.
Сказав эти странные слова, он почувствовал себя так, словно покатился с холма. Как он мог теперь остановиться? Как мог не пойти? Могучий Хвосттрубой, важничающий прямо перед Стеной Сборищ, рассказывающий всем встречным-поперечным о своих поисках… «О, быть бы постарше, – подумалось ему, – и чуточку поумнее!» Сам себе удивляясь, он наклонился и лизнул лапу со спокойным расчетом произвести на друга впечатление. Где-то глубоко внутри он горячо надеялся, что Маркиз уговорит его не ходить, может быть, даже подыщет уважительную причину. Но Тонкая Кость лишь усмехнулся и сказал:
– О Харар! Быстролап и я очень привязчивые. Нам будет недоставать тебя.
– Мне тоже будет недоставать всех вас, – ответил Фритти и вдруг отвернулся, словно выкусывая блох.
После краткого молчания он оглянулся. Друг наблюдал за ним со странным выражением морды.
Еще миг молчания – и Тонкая Кость продолжал:
– Что ж, тогда, пожалуй, остается проститься. Быстролап, Жукобой и все прочие велели пожелать тебе самого большого везенья. Они должны были зайти, если не заварится большая игра в Прыг-Шмыг и они не пойдут искать еще кое-кого из наших.
– А? – жалобно отозвался Хвосттрубой. – Прыг-Шмыг? Ну, я не считаю, что у меня будет теперь время для таких игр. Мне они и в самом деле никогда очень-то не нравились, ты же знаешь.
Маркиз снова усмехнулся:
– А вот я считаю, что времени у тебя просто не будет, верно? Что за приключения тебя ждут! – Оглядевшись, Тонкая Кость понюхал воздух: – А Шустрик заходил?
– Нет, – ответил Хвосттрубой. – Да зачем?
– Ах, он расспрашивал, когда и куда ты уходишь и откуда. Казался очень озабоченным, так что, я думаю, собирается поймать тебя и пожелать доброго пути. По-моему, он весьма и весьма почитает тебя. Что ж, боюсь, он может тебя и упустить.
– Упустить меня?
– Да. Раскидывающийся Свет почти уже на исходе, а ты ведь хотел уйти до Коротких Теней.
– О да. Конечно. – Ноги у Фритти были точно каменные. Чего он действительно сейчас хотел – так это уползти в свой ящик. – Полагаю, мне пора уже быть в пути, – сказал он с наигранной бодростью.
– Я провожу тебя до края поля, – ответил ему друг.
Пока они шли, Маркиз – прыгая и болтая, Фритти – тяжело ступая и волоча ноги, Хвосттрубой старался запомнить и сберечь каждый запашок родимых земель. Он молчаливо и как-то замедленно прощался с мерцающей травой луга, с тоненьким, почти пересохшим ручейком и со своей любимой колючей изгородью. «Наверное, я никогда больше не увижу этих полей, – думал он, – и все они, наверное, забудут меня за один сезон, а то и раньше».
Минутами он очень гордился своею смелостью и жертвенностью, но когда они добрались до конца моря колышущейся травы и он обернулся и увидел едва различимые очертания Мурчелов а крыльца, где стояли его ящик и миска, то ощутил в носу и глазах такое жжение, что на миг присел и потер лапой морду.
– Ну… – Маркиз стал вдруг немножко неуклюж. – Славной охоты и приятной пляски, друг Хвосттрубой. Я буду думать о тебе, пока ты не вернешься.
– Ты настоящий друг, Маркиз.?Мягкого мяса!
– Мягкого мяса. – И Тонкая Кость вприпрыжку понесся прочь.
Через полсотни шагов в глубь Стародавней Дубравы, еще в относительно солнечной и воздушной наружной полосе леса, Фритти уже чувствовал себя самым одиноким котом на свете.
Он не знал, что за ним следовали.
Когда солнце подошло к полудню, Фритти продолжал путь в лесные глубины. Он никогда не хаживал сквозь них на ту сторону, но ему казалось, что сбежавшая Мягколапка должна была пройти этим путем, а не поблизости от владений Мурчелов.
Хотя солнце стояло высоко, ему очень пригодилось острое ночное зрение: деревья в этих местах росли густо-густо, почти вплотную друг к другу. Пробираясь сквозь заросли и подлесок, он с удивлением вглядывался в эти деревья внутреннего леса – с искривленными, изогнутыми стволами, которые замерли в форме извивающихся змей, скользей, чьи тела продолжают извиваться даже после того, как их убьют. Он то и дело останавливался, чтобы попробовать когти о кору незнакомых деревьев: у одних она была тверже Мурчеловой земли, у других – сырая и губчатая. Некоторые, что покрупнее, он спрыскивал своей охотничьей меткой – больше из желания подтвердить собственное присутствие среди этих перепутанных ветвей и глубоких теней, нежели из напускной храбрости.
Сверху до него доносились песни разных крылянок , которые жили на высочайших вершинах Стародавней Дубравы. Других звуков жизни, кроме мягкой поступи его почти беззвучных лап, не было.
Внезапно даже птицы умолкли. Раздался одинокий, резкий стучащий звук, и Хвосттрубой замер. Звук пробудил короткое эхо и исчез, мигом впитавшись в хаос лесного подстила. Потом с высоты послышалась быстрая пугающая стукотня: ток! ток-ток! ток-ток! ток-т-ток! Постукивание, нарастая, пробегало от дерева к дереву, возникая где-то у него над головой и разбегаясь далеко по лесу.
Опасливо понюхав воздух, подняв усы торчком, Фритти медленно двинулся вперед, мельком поглядывая вверх, в просветы среди плотной листвы.
Он осторожно переступал через гниющее бревно, когда снова прозвучал резкий «ток!», и он в тот же миг ощутил колющий удар в затылок. Завертелся, выпустив когти, но сзади ничего не обнаружил.
Еще один острый удар в правую переднюю лапу снова закружил его волчком, а повернувшись, он в третий раз почувствовал жестокую боль – в боку. Вертясь туда-сюда, не в силах найти источник болезненных ударов, он угодил под град мелких твердых предметов, которые поражали его сверху. Повернул назад – рыча от страха и тревоги – и получил еще очередь, на сей раз сзади.
