Стоя у изголовья, они могли слышать приглушенное бормотание адвоката и старого дона, а также напряженную тишину, вызванную тем, что каждый из присутствующих затаил дыхание, стараясь расслышать то, что они обсуждали.
Люцифер окаменел возле камина. Не может быть, чтобы все это происходило именно с ним.
Какая-то лысая фабрика какашек собиралась унаследовать то, что принадлежало ему по праву? Это было непереносимо. Надо было что-то сделать. Дона Химеру следовало остановить прежде, чем он подпишет новое завещание. Люцифер встал, намереваясь громким окриком прекратить этот фарс.
Именно в этот момент две дюжины забытых им каштанов взорвались со звуком, разительно напоминавшим автоматную очередь. В ту же секунду все собравшиеся в комнате рухнули на пол, одновременно открыв огонь из всех возможных видов огнестрельного оружия, находившегося в их распоряжении. Воцарился хаос. Вопли, звон битого стекла, треск дерева, перья из перин и подушек. В течение минуты ничего не было видно из-за известковой пыли, пороховых газов и мельтешащих голов. Когда пыль осела, посередине комнаты все увидели фигуру, держащую на руках магически невредимого младенца.
— Вы с ума все посходили ? — воззвал туманный силуэт хриплым от возмущения голосом. — Папочке нужны тишина и покой.
— Ему уже и этого не нужно, синьор, — пробормотала медсестра, маячившая у изголовья. — Боюсь, он покинул нас.
И тут, проявив безупречное чувство такта, Титус начал плакать.
«Стало быть, прошло двенадцать долгих лет, — прикинул дон Люцифер, подталкивая сводного брата по направлению к столовой. — Двенадцать высокопродуктивных лет вымогательств, террора и многочисленных убийств. Миллионы дона Химеры лежали в банковском хранилище, доверенные заботам Лучано, этой заячьей душонке, и терпеливо ждали, когда Титусу исполнится тринадцать. Согласно завещанию дона Химеры, Титус должен был войти в права наследования, когда станет тинэйджером, поскольку дедушка верил в то, что будущее принадлежит молодым». — Дон Люцифер заскрипел зубами при мысли о том, что Титусу достанется хоть малая толика папиного состояния. «Однако, — подумал он с улыбкой, игравшей на губах, — если Лучано в припадке братской любви подпишет передачу всех денег Люциферу… и если Титус в придачу окажется жертвой какой-нибудь трагической случайности до своего тринадцатого дня рождения… вот тогда это будет просто…»
— Превосходно! — загрохотал дон Люцифер, швыряя Лучано в кресло перед накрытым столом. — Настоящий пир для расточительного братца, да?
Миссис Маклахлан продрогла. Подземелье оказывало подобный эффект на теплокровных существ, а попытки накормить с ложечки грифона остывшим варевом не способствовали согреванию.
Она сидела за кухонным столом, стараясь согреться чашкой чаю и наблюдая, как Лэтч гладит утюгом дневную газету, готовясь к возвращению синьоры Стрега-Борджиа из Института Высшей Магии.
— Какие новости, дорогой? — спросила она. Лэтч посмотрел на нее из-за гладильной доски.
— Я как раз обрабатываю страницу гороскопов, если это вас интересует. Когда у вас день рождения, миссис Маклахлан?
— На следующей неделе, Лэтч, — ответила она, улыбаясь, — мне стукнет ровно 1000. Как думаешь, хватит у нас свечей?
— Стало быть, вы Лев, не так ли? — отозвался он, не обращая внимания на ее сарказм. — Здесь сказано: «Опасайтесь незваных гостей. Чтобы избежать их визита, потребуются быстрые действия».
— Детишки будут ловить блох, — пробормотала миссис Маклахлан себе под нос.
Лэтч, не расслышав ее слов, продолжал:
— «Вам придется сохранять холодную голову, когда все вокруг потеряют головы»… загадочно, вам не кажется? Конечно, все эти гороскопы — та еще околесица, но иногда в них содержится зерно истины.
— Это все, Лэтч? — спросила миссис Маклахлан, рассеянно почесывая затылок.
— Возьмем, к примеру, мой гороскоп. — Лэтч не пожелал отступать от темы. — «От вас потребуется колоссальное мужество при достижении вашей цели, но склонность бросаться туда, куда и ангелы опасаются заглядывать, может привести к удивительным последствиям». Кто же, я вас спрашиваю, пишет такую чушь? — Отшвырнув газету, он поставил утюг на плиту рядом с кастрюлей, в которой кипела брюссельская капуста, и убрал гладильную доску в шкаф.
Мари Бэн подняла газету и принялась просматривать ее в поисках собственного гороскопа. Не обращая внимания на столб пахнущего капустой пара, словно инфернальный хорек в фартуке, она жадно рыскала глазами по страницам.
Миссис Маклахлан сделала попытку спасти ужин.
— Мари, дорогая, может, я солью капусту? Она, похоже, уже готова.
Глаза поварихи едва показались из-за газеты. Медленно открыв страницу кроссвордов и вынув из кармана фартука огрызок карандаша, она отозвалась:
— Есчоо двадцать пять мипюют, миисус Маккаклонг, они быть ошень мягк, каак сееньора их любить.
Миссис Маклахлан закатила глаза к потолку и тяжело опустилась на стул. Лэтч склонился над ее плечом и прошептал:
— Каак написать в звездах, под знаком Пюре, — овосч переварен по пришине планетный затмений великий звезда Капуста и дьявольский союз созвездий Сырой Картошки и Жареной Трески, поэтому сегодня ночью может быть идеальное время для незаконного приготовления чипсов. Что ви сказать?
— Звезды никогда не лгут, Лэтч, — ответила миссис Маклахлан. — Ты почисть, а я спущусь попозже и поджарю.
Наверху, в обсерватории, Титус сканировал небо в поисках мамы. До сих пор ему удалось увидеть только три пассажирских самолета, чьи пышные инверсионные следы постепенно растаяли в лиловых сумерках. Месяц сверкал в гладких водах рва, его отражение элегантно огибало водяную лилию, которая уже смыкала лепестки, готовясь ко сну.
Одна за другой звезды вспыхивали в небе, выстраиваясь в узнаваемые созвездия. Не успел Титус определить Большую Медведицу, как на горизонте появилась неясная черная точка.
Лилии во рву закачались, словно метрономы, — это Ток пробил своей бугристой мордой водную гладь и скрипуче заскрежетал, приветствуя возвращение хозяйки. Черная точка выросла в пятно, затем обрела некую форму, в которой смутно угадывался силуэт, и вот…
— Мама! — завопил Титус. Синьора Стрега-Борджиа вернулась.
К тому времени, как Титус преодолел девять пролетов лестницы, соединявшей обсерваторию с обширной прихожей, мама уже передавала Лэтчу ключи от метлы.
— Отнеси ее в мастерскую, хорошо, Лэтч? — сказала она, снимая кожаный летный шлем и швыряя перчатки на стол. — Мне надо, чтобы ты осмотрел ее завтра. Она движется как-то очень резко, а над Эдинбургом я чуть было не зависла. Там есть одно вязкое место, и чертова штуковина начала дергаться, кашлять и трещать над Замком к неописуемому удивлению толпы американских туристов. К тому же, похоже, я подцепила простуду, пока висела там, но так или иначе все же добралась…
