Так я впервые прикоснулся к телу этой удивительной женщины, начав с того, что размазал по ее спине, щедрым округлостям ниже и по сверкающим белизной ногам желтый зернистый мед.
То, что почувствовали мои руки дальше, было, по меньшей мере, интересно.
Я прокатывал между пальцами, разминал и гладил абсолютно идеальное, упругое тело женщины, которая вне всякого сомнения знала, что такое хороший массаж, и как нужно поддерживать кожу молодой.
— Немножко похоже на баню из Когурё, — проворчала она скептически и тут же сказала «м-м-м», поняв, что на некоторые точки целители из Когурё нажимать никак бы не могли.
Свободные, сильные суставы, чистое дыхание, отличные мышцы — для женщины, которой, как я теперь видел, было уже далеко за тридцать, она была просто чудом. Кожа ее впитывала мед не слишком быстро и очень равномерно; это подтверждало, что никакие болезни ее не беспокоили. Но та просьба, с которой она обратилась ко мне, была бы выполнима лишь в том случае, если бы эта женщина жила в моем доме и не знала никаких страхов и забот.
«Да о чем же это я думаю — она только-только вошла в мои ворота», — одернул я себя.
— Я теперь буду пахнуть медом очень долго, — провокационно сказала она Лю уже после того, как мои руки смыли с нее лишний мед в бочке с теплой водой, куда по ее же настоянию мы погрузились все втроем. — Пчелы слетятся обязательно…
Она уже стояла на теплом полу, и с нее скатывались последние крупные капли. Лю склонила голову к ее плечу, потерлась о него, потом начала, с закрытыми глазами, ласкать лицом тяжелую грудь своей подруги. Потом, обняв ее, медленно опустилась перед ней на колени, прижавшись лицом к низу ее живота.
— Вот так мы, одинокие женщины, помогаем друг другу проводить скучные дни во дворце, — чуть задыхаясь, прошептала мне Юй, двигая плечами в ритме движений головы Лю. А дальше они обе опустились на колени друг перед другом, и Лю, откидываясь на хлопковое полотно, приняла свою подругу на руки, как ребенка.
Потом между двух великолепно круглых ягодиц актрисы появилась ласкающая их рука Лю. Рука эта на мгновение отвлеклась от своего занятия и выразительно поманила меня.
Сопротивляться было не только глупо, но и невозможно.
— Скажите, дорогая Лю, зачем вы это сделали, разве нам с вами было плохо вдвоем? — вежливо, но не очень искренне спросил я ее как-то, улучив момент, когда Юй Хуань была от нас достаточно далеко.
— Она замечательная, и для нее я сделала бы все, что угодно. Возможно, отдала бы жизнь, — очень серьезно отвечала эта дама. Через полтора года мне пришлось вспомнить эти слова.
Мы не обижали Лю, ей доставалась ее доля радостей — мы с Юй вместе с удовольствием доводили ее до сладких судорог, обмениваясь взглядами и улыбками. Но все же Лю явно вела дело к тому, что роль ее в этой пьесе становилась все менее значительной — почти такой же, как у двух-трех служанок, которые всегда сопровождали эту пару в дни их приездов ко мне и терпеливо ожидали в первом дворике.
Я уже тогда мог, конечно, догадаться: в актрисе Юй Хуань все было не так. Слишком красива, слишком хорошо воспитана и образована, слишком деликатна и покорна. Но, видимо, ни о чем догадываться мне не хотелось: потом, потом. Более того, подозреваю, что если бы даже передо мной открыли тогда книгу будущего — Алтын судур, и я обнаружил бы в ней все, что несла в мою жизнь актриса по имени Яшмовый браслет, я захлопнул бы книгу, зажмурился и сделал вид, что видел только сияющие белизной страницы.
Во внешнем саду застучали копыта, зазвучали приглушенные голоса, затем тихий женский смех на два голоса.
— Простите навязчивую женщину, которая — представьте себе — снова пришла мешать вам, — застенчиво сказала она, возникая в воротах и прислоняясь раскрасневшейся щекой к их темному морщинистому дереву. В ответ на ее обезьянью гримаску можно было только расхохотаться.
Лю скромно стояла сзади, потупив глаза.
ГЛАВА 4
НЕКРОМАНТЫ, ОТРАВИТЕЛИ И ПРИНЦЫ
Совещание по вопросу о ведьмах проходило в чисто местном духе — под сенью деревьев у меня в доме, во внутреннем саду, в беседке посреди пруда. Главным героем его был похожий на проворного ежика юноша Ван, который занимался в торговом доме счетами, цифрами, бумагами — но лишь теми, что имели какое-то отношение к имперской письменности.
Как человек кисти и туши, Ван был существом, стоящим в иерархии имперского общества куда выше, чем скромные торговцы или воины. Шутка сказать, ведь он мог когда-нибудь сдать императорские экзамены и стать чиновником. Но тогда ему пришлось бы получать куда меньшее жалованье, чем у нас. А так еще совсем чуть-чуть — и ему удастся купить на заработанные здесь деньги домик родителям в городке Ханчжоу на каналах, наверняка размышлял юноша Ван, раздираемый противоречиями.
Маленький Ван: так, по местным обычаям, называл его я. Приставка «маленький» уместное дополнение к имени для любого, кто младше тебя хоть на год. Но если бы Ван стал чиновником, даже низшего ранга, я как вежливый человек должен был бы воздерживаться от такого обращения.
Будучи очевидно умным письмоводителем, Маленький Ван, конечно, задавался вопросом, чем занимается в торговом доме Сангак; интересовал его и старый Юкук. Деньги — нет спора — вещь серьезная; они любят, чтобы их защищали и охраняли, но не до такой же степени… В течение первых месяцев его работы мы искренне надеялись, что Ван не сможет разобраться во всех операциях дома. А потом, когда стало очевидно, что юноша весьма умен, мы придумали другой ход — отправили Вана с караваном на Запад, в штаб-квартиру торгового дома. Он вернулся с пятнами загара на лице и совсем иными, повзрослевшими глазами. И с тех пор, как множество имперских юношей его поколения, мечтал об одном: снова отправиться в земли необъяснимых чудес и странных удовольствий.
Мы сидели вокруг низкого столика, на котором стоял дорогой, новомодный, а для кого-то все еще подозрительный напиток — чай, который Ван уважал как предмет роскоши и необходимый элемент утонченной жизни, Юкук воспринимал как среднего качества лекарство, а Сангак — как хороший способ делать деньги из воздуха. Поскольку чай считался личным проектом обожаемой императорской наложницы Ян Гуйфэй, он был обязателен в лучших домах, и к нему надо было относиться как минимум с уважением.
Юноша Ван, с острым носиком и блестевшим от жары смуглым лицом, осторожно прикасался губами к бледно-янтарной жидкости в крошечной винной чаше, и лицо его становилось все серьезнее: он готовился выступить. Сангак невозмутимо сопел, Юкук смотрел водянистыми глазами в одну точку. Десятки стрекоз пронизывали полуденный воздух, стеклянно поблескивая крыльями в бледно-золотых солнечных лучах.
