Все, теперь можно и потренироваться, решил я, увидев, что дети спрятались в кустах, и никто из разбойников не бежит за ними. Приблизившись к группе неумех с мотыгой и палками, я решил долго с ними не возиться, и, увернувшись от дубинок, полоснул им по шеям. Оглянувшись, я увидел, что в живых осталось всего пять разбойников. Эти были матерыми и так просто отдавать свои жизни не пожелали. Я только оскалился, когда они стали окружать меня, а потом кинулся к ближайшему. Хотя у того и был в руках меч, но владеть он им не умел толком, орудуя, как обычной дубиной. Позволив ему сделать несколько ударов, я стал тренироваться на нанесение коротких точных, но не смертельных ударов и быстро перерубил ему жилы на ногах, а затем четким ударом пронзив сердце.
Внезапно прозвучал короткий свист и один из разбойников схватился за ухо, а затем свалился на землю безжизненным мешком. Метко стреляет индеец Алона, подумал я, так и мне никого не оставит. Быстро подбежав к трем оставшимся разбойникам, я принялся упражняться в фехтовании сразу со всеми, поочередно нападая на них и отводя их удары. Из них только главарь был более-менее опытным, так что сумел продержаться целых пять секунд, после чего пропустил удар, располосовавший ему плечо, и выронил меч. Другой из оставшихся разбойников вскоре опрокинулся с арбалетной стрелой в голове. Мне стало уже неинтересно, а поэтому я просто отрубил оставшемуся кисть вместе с мечом, а потом вторым клинком полоснул по его горлу. Подойдя к главарю, я занес меч.
— Кто ты, — прошептал разбойник побелевшими губами.
Меч свистнул, срубая его давно не мытую голову.
— Смерть твоя, — ответил я обезглавленному телу, прикидывая, обо что бы вытереть клинки.
Это только в кино герои могут перед тем, как уничтожить злодея, разразиться целой речью, изобличая его во всех смертных грехах. Я же героем никогда не был, а потому знал, что пока хотя бы один враг остался в живых, расслабляться рано. Сосредоточившись, я ускорил впитывание силы от мертвых тел, что и так текла в меня стремительным потоком. Когда она иссякла, я проверил резерв и увидел, что он заполнен на одну треть. Неслабо подзарядился, усмехнулся я и крикнул в кусты:
— Можете выходить!
Ветки зашевелились и появилась бледная Алона, сжимавшая в руке арбалет. За ней нарисовался Ален, лицо которого было, как мне показалось, еще бледнее.
— Все закончилось, — сообщил я им. — Наши победили!
Сорвав пучок травы, я начал протирать клинки, глядя, как медленно подходят ко мне Алона с Аленом. Оглядев тела, в живописных позах раскинувшиеся на дороге, мальчишка сглотнул и выдавил:
— Они все...
— Скоропостижно скончались, — подтвердил я. — Если не можешь смотреть на тела, то отойди в сторонку и не приближайся. Только блевать мне не вздумай, — предупредил я, глядя как он судорожно сглатывает.
Алона держалась молодцом, насмотрелась уже за время путешествия, но все же была немного бледной. Вложив клинки в ножны, я подошел к ней, обнял и похвалил её:
— Молодец! Просто великолепно стреляешь! Где ты наловчилась?
— Меня в детстве мама учила.
— Молодец она у тебя! — я обнял её покрепче, чувствуя нервную дрожь пробегавшую по её телу. — Она осталась в городе? — стараясь отвлечь её, я постарался перевести разговор на более приятные темы.
— Она умерла, — всхлипнула у меня на груди Алона. — Два года назад.
Я погладил её по голове и прошептал:
— Прости, я не знал... Только плакать не нужно, — попросил я, слыша как она еще раз всхлипнула. — Я думаю, что она там сейчас очень гордится тобой и не хочет видеть твоих слез...
Постояв так еще минутку, чтобы не позорить её перед Аленом, что наблюдал за нами с поваленного дерева, я разжал руки, посмотрел в лицо принцессе и аккуратно вытер две мокрые дорожки на её щеках.
— Теперь иди к Алену, успокой его, пожалуйста, а то он ведь еще совсем ребенок, — попросил я её, надеясь, что забота о ком-то отвлечет Алону от неприятных мыслей.
Она в ответ только кивнула, вытерла рукавом нос и, решительно развернувшись, зашагала к мальчишке. Ну, вот и ладненько, а я сейчас займусь сбором трофеев. Первым делом я собрал наших лошадей, прихватив еще и лошадь святого отца, и отвел их к дереву, велев детям перевести их через него дальше на дорогу, а сам принялся осматривать тела. Тщательно копаться я в них не стал, так как помыться потом было негде, а источать ароматы бомженины было для меня очень мерзко. Вытряс из кошеля на поясе главаря несколько золотых и серебряных монет, собрал пару золотых колец с пальцев, причем священник порадовал меня крупным перстнем с розовым камнем. Его медальон я брать не стал, так как присмотревшись внимательнее магическим зрением, обнаружил в нем структуру, что была схожей с нашими разговорными амулетами, но была значительно сложнее. Точно следилку поставили, решил я, и не стал даже прикасаться к нему.
Вернувшись к детям, я привязал лошадь священника к своей и велел трогаться. Дальнейшие полчаса протекли в молчании. Каждому из нас было над чем поразмыслить, но по угрюмым лицам детей я понял, что они все еще переживают случившееся, а меня волновал сугубо прозаический вопрос — охотиться ночью, или продуктов в сумке священника святит, чтобы поужинать? Когда я решил, что дальше по темноте идти не имеет смысла, а отошли мы от места побоища уже далеко, я объявил привал и свернул в лес, где расседлал лошадей, наскоро устроил большую лежанку, найдя еще немного одежды и плащ в мешке святоши, и принялся устраивать костер. Плюнув на камни в сумке, я опять подпалил его магическим огнем, заставив ярко вспыхнуть.
Проморгавшись, я увидел, что дети все так же хмуро сидят на лежанке и бездумно смотрят на огонь. Бросив сумку с продуктами, я сел рядом с ними и понял, что нужно обязательно вывести их из этого состояния.
— О чем грустим? — весело спросил я. — Поделитесь?
Алан посмотрел на мою улыбку и хмуро произнес:
— Ты так легко убиваешь людей.
— А то совсем не люди были, — возразил я ему. — То были дикие звери, которые только притворялись людьми.
— Но почему? — не понял он.
— Потому что им просто не хватило сил, чтобы жить по-человечески, — пояснил я. — Именно поэтому они ушли в лес и стали охотиться на людей, как дикие звери. Так что не жалей их, они знали, что делали!
Ален вздохнул и сказал:
— Мне больше святого отца жалко.
— А его жалеть вообще незачем! — отрезал я. — Это был глупый и никчемный человек, по которому никто убиваться не станет.
— Но как же так? — подала голос уже Алона.
— Он сам выбрал свою судьбу, — ответил я. — Я же советовал ему, как выжить, но он предпочел надеяться на помощь Единого и умереть. Это его выбор и он не должен вас волновать.
