Поскольку сами кланы были в этом, мягко говоря, не заинтересованы, они тормозили прогресс, как могли. То же огнестрельное оружие изобретали несколько раз на протяжении почти двух веков, и только когда аристократы поняли, что этого джинна в бутылке не удержать, они первыми бросились переоснащать свои армии.
А если уйти от этой вечной борьбы кланов, которая к двадцать первому веку переросла в противостояние империй, и если бы направить всю эту энергию в мирное русло, человечество к этому времени наверняка победило бы и болезни, и голод, и, быть может, уже замахнулось бы на исследование космоса, наконец‑то выйдя за пределы орбиты…
Ник вспомнил один из разговоров с дедом, еще до того, как они оказались в России и встретили отца Ника.
– Говоря по правде, – сказал Ломтев. – Я не вижу хороших перспектив для вашего мира. Если брать в целом, то человечеству здесь придется очень хреново, и я не знаю, как эту ситуацию можно исправить в принципе.
– Почему? – спросил тогда Ник.
– История человечества – это история войн, – сказал Ломтев. – Считается, что по мере взросления цивилизации эта тенденция должна сойти на нет, но это брехня. С развитием цивилизации войны никуда не исчезают, напротив, они становятся более масштабными, жестокими и кровавыми. В моем мире в прошлом веке случилась война, которая унесла десятки миллионов жизней, и в той или иной степени затронула почти все континенты. И что ты думаешь, человечество сделало из этого какие‑то выводы, типа никогда больше?
– Не сделало?
– Ну, какие‑то сделало, – сказал Ломтев. – Само слово «война» на какое‑то время оказалось… не в тренде. Боевые действия стали называть по‑другому. Антитеррористическая операция, принуждение к миру, восстановление суверенитета… Миллионами больше не убивают, но вполне возможно, что это только вопрос времени. Средства для подобной войны в моем мире есть.
– А из‑за чего началась та большая война? – поинтересовался Ник.
– Причин, как обычно, набралось много, и одной из них была теория расового превосходства, – сказал Ломтев. – И заметь, что это случилось в моем мире, в мире, где нет аристократии в вашем понимании этого термина, и никто не владеет силами, и в принципе люди друг от друга отличаются не так уж сильно. В основном, цветом кожи и разрезом глаз.
– У нас, между прочим, такой войны не было, – сказал Ник.
– Если к числу погибших в вашей мировой войне добавить количество тех, кто пал в так называемых локальных конфликтах, то за двадцатый век примерно то на то и выйдет, – сказал Ломтев. – Но здесь, как по мне, ситуация хуже и будет ухудшаться и дальше.
– То есть позитивного сценария ты и вовсе не видишь?
– Нет, – сказал Ломтев. – Исключительно негативные, и то, что сейчас происходит в мире, и то, что происходило во времена моего первого… включения в повестку дня, не дает мне повода сомневаться в моем видении. Войны обычно происходят из‑за неравенства, экономического, политического, какого угодно. А люди в вашем мире слишком уж неравны. Огромный разрыв между аристократами и простолюдинами…
– Существует достаточно давно, и его пытаются сократить.
– Ничего не выйдет, – сказал Ломтев. – Простолюдин, как бы богат и влиятелен он ни был, в этом мире никогда не сравнится с аристократом даже чисто по физическим параметрам. Социальный лифт, работающий исключительно через стихийный дар, который в подавляющем большинстве случаев наследуется внутри ограниченной группировки лиц, это, в общем‑то, и не социальный лифт. И большая часть так называемых простолюдинов, которые неожиданно получили Силу, а вместе с ней и титул и какое‑то положение в обществе, на самом деле является бастардами аристократов. Или потомками бастардов. И в количественном отношении эта цифра ничтожна и не может повлиять на общие расклады.
– А у вас этого, значит, не было?
– Нет, – сказал Ломтев. – Что не мешало нам всю дорогу воевать друг с другом. Но в вашем мире политические и экономические предпосылки для войн отягощаются тем, что, по факту, на Земле живут два вида существ, и один из них изначально ставит себя выше другого. Волки и овцы никогда не смогут договориться.
– А ДВР? – спросил Ник. – Там ведь у всех равные права, и лорды… в смысле, там нет лордов, там их называют дружинниками, не стоят выше обычных людей и не имеют никаких привилегий.
– ДВР – это утопия, – сказал Ломтев. – ДВР в том виде, в каком она существует сейчас, возникла из‑за противоречий внутри самой аристократии, когда молодое поколение не желало мириться со властью старшего – тут надо еще помнить, что самый старший и властный сидел в Москве, за десятки тысяч километров оттуда – и, вооружившись модными демократическими идеями, устроило переворот. При поддержке обычных людей, конечно же, которые тоже поверили в эту сказку. Но если создавалась ДВР юными идеалистами, сейчас им управляют пожилые циники, вроде твоего отца. В ДВР выстроена целая система сдержек и противовесов, но сама конструкция довольно шаткая и проверку временем она еще не прошла.
– За столько‑то лет и до сих пор не прошла?
– Один миг по историческим меркам, – сказал Ломтев. – Если все будет продолжаться так, как оно идет сейчас, я думаю, в течение двадцати лет ДВР и без всякого внешнего вторжения превратится во что‑то более… отвечающее местным реалиям.
– То есть, аристократы вернут власть себе?
– Скорее всего, – сказал Ломтев. – При этом, вполне может быть, они не перестанут прикрываться демократическими ценностями, которые будут декларировать исключительно на словах.
– Но если все так печально, то что же делать обычному человеку? – спросил Ник. – Куда ему податься?
– Это не так важно, – сказал Ломтев. – Жить, в принципе, можно почти при любом режиме, и у вас тут еще не самые людоедские. Главное, чтобы избежать глобального разочарования, обычному человеку нужно отказаться от возможности поменять мир – ввиду ее полной бесполезности, разумеется – и построить для себя личную зону, которая даст требуемый им уровень безопасности и комфорта. Для себя и для своих близких.
– Иными словами, сидеть и не рыпаться? – уточнил Ник.
– Ну, по большому счету, да.
– Именно поэтому ты убил императора?
Ломтев глубоко вздохнул.
– Что не так? – поинтересовался Ник.
– Мы же говорим об обычных людях, которые хотят существовать в этом мире, – сказал он.
– А ты не обычный.
– И, кроме того, у меня никогда не было планов здесь существовать, – сказал Ломтев. – Все, что я сделал, я делал не ради себя. И на императора мне, по большому счету, было наплевать, он просто сам подставился. Не явился бы он тогда на поле боя, не случились бы в империи смутные времена.
– И единственное оружие, которым можно было его убить и которое не позволило тебе окончательно умереть, оказалось там совершенно случайно? – уточнил Ник.
– Не совсем так, но определённая доля случайности во всем этом все же была, – сказал Ломтев. – Никто из нас с твоим отцом не знал наверняка, как работает это оружие и сработает ли оно против императора. Продавец уверял его, что этой штукой можно убить кого угодно, но она же одноразовая, и такое утверждение можно было проверить только практикой. К тому же, я допускал, что император явится лично, но стопроцентной гарантии, конечно же, не было. И если бы он не пришел, я бы не стал открывать на него охоту и бегать по всему городу. Тем более, что в том бою я выложился до предела, и далеко убежать все равно бы не смог.
– Значит, ты хочешь сказать, что древний могущественный артефакт был просто куплен…
– У торговца артефактным оружием, – сказал Ломтев. – По крайней мере, такой версии придерживается твой отец. Стоила эта штука, опять же, по его утверждениям, очень недешево.
– И ты не считаешь, что эта версия какая‑то… мутная?
– Может быть, – сказал Ломтев. – Но у меня не было возможности ее проверить. Сначала я как бы умер, а потом появился ты… Не с руки мне тогда было искать человека, которому можно было бы задать все эти вопросы. А сейчас это тем более бесполезно. Два десятка лет прошло, а подпольный оружейный бизнес – дело достаточно опасное. Может быть, он к этому времени уже помер. К тому же, в мире случаются и более странные совпадения. Тем более, в таком мире, как ваш.
