— Ладно, — вздохнула я и привычно подставила ему плечо. — Ладно. Идем.
Примерно через месяц, Сегодня утром, высунувшись из землянки, я увидела, что лапник, прикрывающий ее крышу, поседел не только от ночной изморози, но и от снега. И сказала себе — все, дальше тянуть нельзя. Пусть к полудню снег растаял, завтра или послезавтра он ляжет прочно. Озеро уже затягивается льдом, а озеро — главное, что нас кормит. Мы забрались в такую глушь, что надежды на цивилизованные способы добычи провианта, вроде грабежа, нет никакой. Здесь нас вряд ли скоро найдут, но от голода бегство не спасает. Порох и патроны у нас кончились, никто из нас не в силах, к примеру, хаживать на кабана с одним кинжалом, и сейчас не то время года, чтобы охотиться с силками.
Поначалу нам как-то удавалось справиться со всем этим. Особенно когда набрели на озеро в предгорьях. Вырыли землянку, долбая землю исхищенным в обитаемых землях топором. Лопатой было бы сподручнее, но всего не предусмотришь. А совсем без укрытия выдержать было невозможно. Так у нас была хоть какая-то крыша над головой во время дождя. И очаг мы устроили. Темно, тесно, дым глаза ест, а все жилище. И птицы с озера на юг тогда еще не улетели. И рыбу можно было ловить.
Так уж получилось, что большая часть наших забот по обустройству и пропитанию, если не все они, пали на плечи Тальви. Плохая из меня спутница жизни. Никудышная. Целыми днями сижу и разбираю покраденную писанину. А Тальви занимается всем остальным. Рана у него зажила, и лихорадка больше не возвращалась. Но хромота осталась, и я не верю, что он поправился окончательно. Однако он все время занят. Землянку он копал — почти без моей помощи. И деревья рубил, из которых мы крышу выкладывали. Рыбу ловил. Пока боезапас был, охотился. И потом умудрялся уток бить, пока они на озере были, дубинкой и пращой, как деревенские браконьеры. И готовил их сам — запекал в глине. Бог ведает, в каких таких странствиях он этому научился, я такого способа никогда не видела. Ничего, есть можно. Хотя соли бы добавить не помешало, да где ее взять? Там же, где хлеб и все остальное. Там, куда нам путь заказан.
Но вначале не столько голод был мучителен, сколь холод. То есть не то чтобы сейчас холод стал привычен, просто еды было больше. Вечно огонь поддерживать в землянке нельзя — задохнешься. Мы набросали на земляной пол лапника и сухой листвы, потом еще и утиный пух добавился, спали, как звери, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, и все равно мерзли. Просыпаться было мучительно из-за возвращения в холод. Но это было неминуемо, и мы выбирались из-под земли. Тальви — на промысел, я — работать.
От многочасового неподвижного сидения у меня ломила спина, голова раскалывалась, из-за рези в глазах по щекам текли слезы. Но я складывала буквы в слова, слова в фразы, а иногда знание приходило само, безотносительно к тому, что написано на пергаментах и клочьях бумаги. Теперь я знала многое.
Знала, например, что карнионцы — те, древние, долговечные — не принадлежали к миру изгнанников, но знали о нем. Многое знало это надменное, утонченное и велеречивое племя, скрывшее холодную и жестокую истину под цветистым покровом поэзии. Но прямой связи не было.
Я знала, что ничто с тех пор, как я прикоснулась к этой истине, в моей жизни не было случайным — ни одна встреча, ни один разговор, ни одно сонное видение. Все должно было сложиться в общую схему, которая обязана была привести меня ко вратам и указать мне на ключ от них.
Я узнала также, как найти врата. Тальви был прав — для этого не обязательно пробираться в Открытые земли. Во всяком случае, для нас не обязательно. Ведь они, эти земли, когда-то называвшиеся Заклятыми, были ареной действий существ, совершенно чуждых людям, но их вторжение было явлением случайным, вызванным поступками как эрдов, так и карнионцев. Наших же предков, пусть и не по собственному желанию, привела сюда разумная воля, действовавшая извне. Но близость Эрдского вала для нас существенна. Здесь проходят линии силы, указывающие нам путь.
Узнала я многое и о том, что ждало нас по возвращении. Здесь Тальви ошибался — чудесные свойства, присущие нашим предкам, не вернутся к нам сразу же, как только мы придем из изгнания. Конечно, эти свойства были присущи им от рождения, но у большинства их соплеменников они словно бы пребывают в спячке — как у нас здесь, — ничем себя не проявляя. Существует немало изученных способов пробудить и разработать их, но лишь один дает возможность разом достичь всего или все потерять. Я видела, как это происходит. Арка, показанная мне, является не только средоточием выходов в большинство известных миров. Проходящий под ней освобождает в себе скрытые силы и обретает власть, которую и представить не могли сочинители волшебных сказок. Но могло не случиться и ровным счетом ничего. Искатель силы оставался таким же, как был. И это был еще не худший исход. Можно было потерять рассудок, превратиться в буйно помешанного или в пускающего слюни идиота. По какому принципу совершается выбор достойного — неизвестно. Мужчина или женщина, ребенок или старик, может быть, даже животное — есть недостоверная легенда, что оборотни произошли от зверей, по неразумию пробежавших под Аркой, — никто не умел предугадать заранее, кого из них Арка примет, кого отринет, а кого безжалостно перемелет. И это не значило, что путь к Арке был доступен и свободен. Нет, ее окружали все мыслимые и немыслимые препятствия, созданные теми, кто правил этим миром. Потому что далеко не все, прошедшие испытание, пользовались обретенной властью для бескорыстных занятий наукой или бесконечных странствий по множественным мирам. И сил у них было достаточно, чтобы правители увидели в них угрозу не только благополучию своего мира, но и самому его существованию — не знаю, справедливо или нет, ведь и среди правителей были измененные Аркой. Для защиты от потрясения основ и был создан Хрустальный собор. Мне так и не удалось понять в точности, что это такое. Знаю, что он одновременно был противопоставлен Арке и в чем-то подобен ей. Силы Собора могли если не уничтожить свойства, разбуженные Аркой, окончательно, то вернуть их к первоначальному, зачаточному состоянию. Однако они же могли пробудить эти свойства вновь, и не в одних лишь тех, кто подвергался каре, но и в их потомках. Все это было не то, что мы называем «чарами», «колдовством», но нечто подобное действиям хирурга, вроде иссечения опухоли или снятия катаракты, только на каком-то ином уровне.
Похоже на то, что карнионцам было известно и об Арке, и о Хрустальном соборе, но либо они тоже не разобрались, что это такое, либо за минувшие века успели позабыть, поэтому сведения о них, проскальзывающие в южных преданиях, оказались сильно искажены.
