А потом корабль остановился и с шипением сел прямо на воду, зацепив острой металлической скулой самый край косы. Пара было столько, что секунд десять я не видел даже очертаний корабля, только лишь смутная тень за стеной тумана подсказывала, что там находится что-то очень большое.
Патронташ был уже на мне. Патронов нашлось всего неполный десяток, я аккуратно вогнал их в гнезда, затянул потуже ремень. Логгер положил в карман — искать кобуру уже не было времени. Котенок так и стоял, заворожено наблюдая за кораблем, про него я совсем забыл.
— Проваливай, — сказал я ему, — Убирайся. Твоя работа закончена.
Он посмотрел на меня и, поймав его взгляд, я стиснул зубы.
— Не ходи, Линус. Они убьют тебя.
Кайхиттены знали свое дело. Корабль еще не успел полностью остановиться, как в его борту открылся темный зев десантного отсека и оттуда посыпались в воду, как горошины, мелкие человеческие фигурки. Они двигались быстро и четко, это были воины, люди, которые занимались привычным делом. Их было около полутора десятков, темные фигуры в шипастых металлических доспехах, верные слуги своего огромного космического дракона. Оказавшись в воде, они перестроились в цепь и побежали к маяку. Первый из них, тот, что выпрыгнул слишком рано, мгновенно ушел под воду. Тяжелая скорлупа панциря не дала ему возможности вынырнуть на поверхность, но на него даже не обернулись.
До маяка оставалось совсем немного, я видел как таяли метры, исчезая в песчанном вихре, поднятом стальными ногами. У всех за спиной были мечи и палаши, но кайхиттены не чурались и обычного оружия — почти у всех я разглядел легкие ручные логгеры или огнестрельные короткие винтовки. Они знали, с чем им предстоит встретиться.
Котенок одел свои доспехи, я даже не успел заметить, когда. В них он выглядел совсем как тогда, в первый день, когда я вытаскивал его из тонущей капсулы и тусклый свет звезд играл на его лице. Совсем как тогда — и иначе… Тот Котенок не смог бы смотреть на меня так. Он стал старше, и это лицо принадлежало уже не ребенку.
Мне не стоило ничего говорить. Самым лучшим было бы отвернуться от него и выйти на лестницу. Я хотел встретить десант между первым и вторым ярусами, чтобы у них не было возможности задавить меня числом.
Но вместо этого я сказал:
— Одел парадную форму? Случай подходящий.
Они приближались. Я видел их лица, еще маленькие, полускрытые масками, непривычные. Говорят, нельзя смотреть в лицо тому, кого собираешься убить. Глупости, ерунда… Лица — лишь царапины на поверхности бесконечного
Времени. Они появляются и исчезают. Все исчезает в конце концов. Даже то, что иногда кажется тоже вечным.
Я приподнял ствол и он уткнулся в грудь Котенка, повыше того места, которое прикрывал шипастый металл.
— Наверно, я должен помочь тебе. Если хочешь, я помогу. Это будет быстро.
Мне почему-то показалось, что он усмехнулся. Хотя его лицо ничуть не изменилось, да и глаза остались прежними. Может, моя тень так причудливо легла на его губы?..
— Да, помоги мне, — я сглотнул. Пальцы почему-то стали сухими, даже пот исчез, — Но исполни просьбу… последнюю.
— Какую? У нас две минуты.
— Поцелуй меня, — прошептал Котенок, делая шаг мне навстречу. Стальные подошвы лязгнули по полу, его движения в доспехах были неуклюжими, тяжелыми. Но внутри, за этими шипами, пластинами и полосами, был тот человек, прикасаясь к которому, я чувствовал тепло. Человек, которому я обещал показать светящееся море.
Я хотел сказать «Нет». И это слово даже появилось, легло на язык, почти вылетело. Но рассыпалось прахом.
— Да…
Он сделал еще шаг и я медленно прижал его к себе, чувствуя ладонями его холодное стальное тело. Шипы вонзились в грудь, под майкой стало мокро, но я не чувствовал боли и не думал об этом. Касание губ…
Последний поцелуй с миндальным привкусом неизбежности. Последняя секунда. Я чувствовал его губы и больше я не чувствовал ничего. Я не чувствовал даже Линуса ван-Ворта, который стоял с ружьем в руке, я падал куда-то, закрыв глаза, падал, зная, что дна уже не будет…
У этого падения нет конца.
Боль ворвалась в живот, расколола ребра, веером молний рзошлась по всему телу. Я попытался отскочить, понимая, что не успею, чувствуя, как тело превращается во вспухший отросток этой боли, непослушное и слишком, слишком, безнадежно медленное. Я выронил ружье и упал на бок. Пол оказался у самого лица и прямо перед глазами я увидел несколько трещин в полу. Они почему-то показались мне очень глубокими и очень красивыми, в них был какой-то смысл… Мозг цеплялся за что угодно, лишь бы отключить боль, помешать ей ворваться в рассудок и разрушить его.
А надо мной стоял Котенок и вместо глаз у него были два черных изумруда. От которых вних тянулись две тусклые влажные линии.
Мразь… Ярость всколыхнулась огнем в руках, заскрипела в сухожилиях, я рванулся, распрямляя руки, забыв про боль, забыв про то, что у меня вообще есть тело. Он был совсем близко. И когда у меня почти получилось, когда моя рука была совсем рядом…
Я не ударил.
Я не мог.
Я слишком долго смотрел в эти глаза. Слишком.
И все уже было потеряно.
— Прости, Линус, — сказал он. Голос прошелестел легким утренним бризом. Коснулся лица, — Так надо сделать.
Это мой путь.
Он был прав. Это был его путь. Путь графа ван-Ворта закончился давным давно и он напрасно пытался сменить его, обманывая себя тем, что идти можно до тех пор, пока хватит сил. Нет. Все пути кончаются. И силы тогда нужны только для того чтобы остановиться. Мне захотелось закрыть глаза, подарить себе хотя бы мгновенье темноты, прежде чем картечь войдет в голову, до смерти хотелось окунуться в себя, как нырнуть в черное ночное море.
Хотя бы секунду, крошечную часть секунды, мгновенье… Но я не смог закрыть глаз. и пожалел Котенка — ему придется стрелять, глядя мне в глаза. Но он сильный, он у меня смелый и сильный малыш, может он сможет оторвать взгляд…
Котенок поднял ружье, лежавшее рядом со мной, постоял немного, словно привыкая к его тяжести, потом положил обратно и вытащил из-за спины меч. Посмотрел на меня, моргнул и, резко повернувшись, вышел на лестницу. Он всегда ходил бесшумно, но доспехи мешали ему и я слышал их лязг, когда он задевал шипами стены.
Котенок…
И боль исчезла. Потому что я понял. И сорвал свое тело с пола, это непослушное и слабое тело, пропитанное ядом боли, рванул его вверх, потащил. Котенок…
Встать у меня получилось не сразу. Хромая, прижав руки к животу, который был огромным воспаленным нарывом, я проковылял несколько шагов.
