Неожиданно впереди, посредине этой самоцветной дороги, появилась медленно бредущая к нему фигура - источник того, что настойчиво пыталось им овладеть. Она подходила всё ближе, и он начал различать детали внешности - бледное с широким ртом лицо, круглые чёрные глаза, с некой плотоядной смешинкой, затаившейся в глубине. Эта искорка, весёлая и жуткая одновременно, очень пугала и затягивала, из неё рождалась безумная энергия, заполоняющая весь мир. От этой энергии тяжесть и размеры фигуры словно выросли многократно, вот уже под её шагами стала проседать земля! Он ясно понимал, что, приблизившись, она поглотит его, сделает частью себя, частью того унылого и странного порядка, что навязывала сейчас его разуму извне.... Нет!!
Так нельзя. Всё не может быть столь одинаковым и мёртвым, столь унылым и странным. Это не его мысли, не его мир! Собрав всю свою волю в кулак, он начал противиться воздействию, поражаясь, насколько ясно и точно чувствует количество и качество собственных эмоций. Сама сила воли ощущалась так ясно и чётко, как рукоять меча в ладони. И её оказалось достаточно. Чуждое не отступило - нет. Но бытие словно треснуло и из него, как из прорванной плотины, хлынул поток живых мыслей, эмоций. Они не были похожи на стройные покаянно-серые ассоциативные ряды, которые заполоняли его разум только что. Они вообще не были похожи друг на друга, ни на что не похожи. Убогие, пошлые, спокойные, быстрые, как ветер, или острые, как нож - они были удивительно разными, и их было не передать и не выразить словами. Они просто БЫЛИ - всё многообразие живого. И это живое смыло мёртвое вместе с несущей его фигурой впереди. Нельзя одной правде пересилить всю правду мира - какой бы она правильной и всеобъемлющей не была.
Однако то, что пыталось подмять под себя всё и вся, не сдалось и не исчезло. Оно просто оставило попытки подчинить себе ЕГО разум. Прогнулось, легло под разнородную волну чужого многообразия, а потом проросло сквозь эту волну языками серого пламени. Затем обрушилось на окружающий мир и разнесло его в ничто, стерев и дорогу, и фонари, и противостоящую силу.
- Ну, оклемался, или как?
Весёлый голос прямо над ухом, резко привёл Йиржи в чувство. Настолько резко, что он, преодолевая слабость, рывком сел, стремясь сбросить последние обрывки непонятного кошмара. Во сне часто забываешь, кто ты и где ты, но такого полного погружения в беспамятство и таких ярких снов у него не было никогда! Он не знал, что пыталось переварить его во сне, но точно был уверен, что оно существует на самом деле. И лучше ему больше с ЭТИМ не сталкиваться - в другой раз такой лёгкой победы ему не видать. Впрочем, были и более насущные проблемы. К примеру, давешний колдун, похоже, перетащил-таки его куда-то в своё логово. Или прямиком в ад!
- Если оклемался, то вставай, приучать тебя буду...
- Где я? К чему ты собрался меня приучать, нехристь?
- К новизне. Новой жизни, телу, дому, языку. К новым обычаям и новым врагам. В прошлой жизни тебе доводилось бояться вещей куда более прозаичных, чем опасности этой, новой жизни. Эпидемия, травмы, нашествие кого-то, кому ты будешь неугоден. Теперь есть вещи пострашнее. И в то же время, попроще. Одну из самых затейливых ты видел только что. Она называется Прах. Если я верно истолковал твои видения, то тебя пыталась поглотить одна из теней Дарьи, Княгини Праха Первородного. Чтобы тебе было лучше понятно - что-то вроде языческой богини.
- Все языческие боги - демоны и язычество есть поклонение Сатане!
- Нууу.... Не точная формулировка и с персонажами не угадал, но в целом суть ты уловил верно! Прах - зло. Одна из разновидностей. Насколько я понимаю, тебе известно, что зло многолико?
- Так же как и то, что одно из его лиц - твоё!
- Кишин немилосердный, ну что ж мне так не прёт-то? В этом земном средневековье были миллионы тупых безграмотных тёмных людей! Правда, сейчас ситуация изменилась лишь в масштабе.
Некромант усмехнулся.
- Теперь их миллиарды! Но нет, мне нужен именно вот этот сообразительный языкастый засранец!
Йиржи с изумлением глядел, как колдун говорит сам с собой. Впрочем, одёрнул он себя, чему тут удивляться? Если человек спутался с нечистым, то быть одержимым или бесноватым для него - самое обычное дело! Неожиданно колдун переместился. Не шагнул, как обычные люди, не кинулся, как воин или дикий зверь - подобное было Малайкату привычно. Он переместился, на краткий миг словно всё замедлив и размазав до полной потери контуров. Когда линии вновь обрели чёткость, а человек смог пошевелиться, его собеседник уже стоял вплотную и держал его за горло. Весьма крепко держал...
- А теперь послушай меня, чешская ты лимита!
Хватка у нечестивца была железная.
- Зло я или нет - не твоё собачье дело! Я спас тебя от смерти, которая полагалась тебе по замыслу Божиему, а значит ты в любом случае уже пособник Дьявола - ведь живешь против воли Всевышнего! Я отволок тебя в другое время и место, дал другое тело! И год сейчас не 1424 от рождества Христова, а 2014, и земля это не чешская, а русская, да притом такая отдалённая, что в твои времена сюда ворон костей не заносил! На краю земли, среди карликовых лесов и студёных вод - здесь цитадель Праха. И в ней томятся многие. Иные, как я томятся, а кое-кто живёт, как у Христа за пазухой. И, когда этот "кое-кто" тебя найдёт - а от него не спрячешься - он с тобой такое сотворит, чего и в аду с Иудой черти не делали!
- Что за бред...
Пробормотал Малайкат. Он только сейчас заметил, что голос его звучит несколько иначе - более высокий и гнусавый. Начав осматривать себя, он обнаружил, что и всё тело его переменилось - сузились плечи, руки стали удивительно нежными, не загрубевшими - такие только у рыцарских дочерей раньше видал. Когда некромант понял, что рыпаться подавленный произошедшим человек не будет, он разжал руки. Не обращая уже ни на что внимания, Йиржи тут же кинулся к неведомо откуда взявшейся здесь роскоши - настоящему стеклянному зеркалу...
Дева Мария! Вот уж воистину, колдун сотворил невиданное святотатство, вселив душу христианина в ЭТО! Лучше бы собакой сделал, что ли! На парня из зеркала смотрел худосочный, бледный, как поганка мужичок, одинаково не годный ни для работы в поле, ни для рубки на ристалище. Лицо молодое, безвольное и начисто лишённое растительности - то ли больной, то ли бреется, вот только как можно ножом или саблей столь чисто побрить лицо, чеху было невдомёк. Волосы тоже были подстрижены слишком коротко и слишком аккуратно - так коротко порой стриглись благородные, но фасон у них был иной, а причёска не столь затейлива. Ко всему прочему, сменился цвет волос - с пшеничного на чёрный и глаз - с карих на какие-то болотно-серые. На взгляд Малайката его новое тело было куда хуже прежнего, оно совершенно не подходило приличному мужику и честному христианину. Некая непристойная жеманность чудилась в каждом движении и в каждой чёрточке.... С трудом он скинул наваждение, отвернувшись от великолепного зеркала, наверняка тоже колдовского. О чём он только думает?! Какая разница, подходит ему тело, или нет, нравиться, или не нравиться - это в любом случае колдовство, а, значит - смертный грех!
