меня и на этот раз, но в то же время и опечалил.
Когда я подошёл к павильону, я увидел, что Асела сидит там. На столе перед ней лежала игровая доска, стояло вино для неё и кружка пива для меня. Возможно, это были всего лишь обман и магия, но я был рад прохладному напитку.
― Вы усердно трудились, генерал Копья, ― заметила она, протягивая мне две шахматные фигуры; я выбрал чёрную. ― Почему чёрную?
― Я привык защищаться. Нападать — это не моё.
Она испытующе посмотрела на меня, затем сделала свой первый ход.
― Вы затеяли нечто, в чём будет трудно преуспеть, ― сказала она, когда я передвинул свою первую пешку. Я знал, что она имеет в виду не игру.
― Мне нужна ваша помощь, Сова, ― тихо промолвил я, глядя на её расположение фигур. Мне редко доводилось видеть, чтобы сэра так атаковала и действовала так продуманно. Она прижала мой фланг с поразившим меня мастерством, и, казалось, планировала на удивление далеко вперед. Один раз я даже чуть не попался на её удочку.
― В каком деле? ― спросил она, ходя следующей фигурой.
― Во всех.
― Вам недостаточно того, что вы вплели в свою паутину друзей? ― спросила она.
― Может я и вас хочу завоевать как друга.
― Чтобы вы могли вовлечь в свои планы и меня? Нет, спасибо. Кроме того, вы не представляете, что я сделала с теми, кого называла друзьями. Или с теми, кого любила.
― Вы были не в себе. Не хотите склонить чашу весов? Противопоставить всему плохому, что сделали, хорошее?
― Хорошее? ― спросила она, захватывая пешку. ― Что хорошего в войне? Вы знаете, что я следила за вами? Вы ещё более неугомонный, чем я.
― А что насчёт мести, которую вы жаждете?
Она забрала моего слона, угрожая ладьи и открывая фланг для коня.
― Месть ― это безумие. Так и должно быть, поскольку безумие необходимо, чтобы попытаться сделать невозможное. Только одержимость позволит иметь успех. Но она никого не возвратит назад и имеет вкус пепла. ― Она подняла глаза от доски. ― Боюсь, моё безумие отступило, генерал Копья. Сольтар явил мне милость, величие которой я только начинаю понимать. Зато теперь одержимы вы.
За это время я потерял и левую ладью, фланг был теперь открыт, ферзь под угрозой.
― Действительно ли это одержимость, когда знаешь, что требуется для победы?
― Вы думаете, что сможете победить? Это не одержимость, это сумасшествие!
― И всё же я знаю, как мы сможем победить, ― сообщил я. ― Это похоже на игру, всё зависит от того, какие фигуры выстоят на поле и как вы их используете. Большинство людей проигрывают, потому что считают, что одна фигура имеет большую ценность, чем другая, но если вы хотите победить, это не действительно. В игре побеждает не тот, у кого осталось больше фигур, а тот, кто свергнет короля противника.
Она посмотрела на доску, с которой уже исчезло много чёрных фигур.
― И вы действительно думаете, что сможете победить?
― Да.
― Вы говорите, что плохо разбираетесь в стратегии. Как насчёт этой игры?
― Это всего лишь игра.
― Сейчас я кое-что скажу вам, генерал Копья. Если вы выиграете эту битву, я выслушаю ваши пожелания.
― Нет. ― Я посмотрел ей в глаза. ― Возьмите одну из моих оставшихся фигур с поля. И если я после этого выиграю, то потребую от вас услугу. Или возьмите две мои фигуры… и если после этого проиграете, то возобновите свою клятву перед Совами и присоединитесь снова к императору.
― Я бы с удовольствием. Но император мёртв. Я видела его смерть.
― Он не умер, и вы видели не его смерть, а лишь его исчезновение.
Она посмотрела на меня, потом на доску, и забрала мою последнюю ладью и второго слона.
― Я оставлю вам ферзя, потому что вы все равно его потеряете.
Она забрала его на третьем ходу.
Я откинулся на спинку стула.
― Дезина нуждается в вашей помощи больше, чем кто-либо ещё. Теперь, когда вы возобновите свою клятву, скажите, почему вы её боитесь.
― Вы не хотите сделать ход? ― спросила она.
― В этом нет необходимости.
Она молча посмотрела на поле, очень долго изучая его, затем её глаза расширились.
― Где вы научились так играть? ― тихо спросила она, всё ещё не отрывая взгляд от доски.
― От священника в храме Сольтара в Келаре.
― У вас был хороший учитель.
― Знаете, маэстра, в этом священнике было что-то странное, ― промолвил я. ― Хотя он уже давно должен прибывать у Сольтара, у меня такое чувство, будто я ещё часто встречал его позднее. А ещё… я не уверен, видел ли вообще когда-нибудь его лицо.
― Это и правда странно, ― ответила она, сделала жест рукой, и игровая доска исчезала. ― Говорите, чего вы от меня хотите.
― Что насчёт вас и примы?
― Она ребёнок Бальтазара. Он соблазнил дочь гильдейского мастера. Она любила его, а он использовал её в целях Коларона. Когда он ушёл, я знала, что она не выживет, и её мать тоже должна была умереть. Но я ничего не предприняла. ― Её руки сжались в кулаки, замерцал голубой свет, а затем исчез. ― Мне стыдно перед ней.
― Вам мало своей собственной вины? ― спросил я. — Зачем обременять себя грузом, который лежит на душе Бальтазара?
― В этом-то и проблема. Только смерть может освободить от власти Коларона.
― Я не понимаю. Вы сидите передо мной, живая и здоровая. Вы не призрак, я чувствую ваше тепло и дыхание.
― Вы убили Бальтазара, но клятва связала его дух с Аскиром. Прежде чем уйти, ему нужно было исправить то, что он когда-то разрушил. Для этого ему нужна была Асела, поскольку из тех, кто мог добраться до места под башней, где в Аскире пересекается поток миров, в живых оставалась только она. Но башня не пропускает проклятых, поэтому Аселе тоже пришлось умереть, чтобы освободиться от проклятья.
Я моргнул.
― В таком случае и Бальтазар, и Асела — оба мерты?
― Нет. Вы не слушали. Это его душа и её тело.
Я уставился на неё.
― Вы… это он? ― тихо спросил я, осознав чудовищность сказанного.
― И она. ― Она грустно улыбнулась. ― Её
