— Да, — кивнул Ворон, — и ещё, раз там железо, то там холодно.
— Застудиться может, — понимающе кивнула Матуха, — ну с энтим справимся.
— Парильню сделаем, — сразу сказал Старший.
— Не знаю, — пожал плечами Ворон, — ванну бы горячую, конечно, лучше, чтобы сразу и согреть, и тело расправить, но здесь это невозможно.
— А ванна это что? — спросил Мастак.
Ворон грустно улыбнулся.
— Вроде таза, но большого, чтобы человек там целиком поместился.
— Даже и не видела таких, — покачала головой Матуха.
— Можно и в шайках, — сказал Мастак, — ну, по частям греть.
— Да, — сразу подхватил Ворон, — хотя бы руки и ноги одновременно, а грудь и спину сразу растереть.
— Это-то сделаем, — радостно сказал Старший, — запросто.
— Запросто! — язвительно передразнила его Мать. — Кто седни эту сволоту упустил? Цельный день по двору шлялись, "по мягкому" да "горячих" наработали, а она целенькой за ворота упёрлась.
Старший смущённо покраснел.
— Ничо, Мать, — загудел Асил, — не последний день, пымаем.
— Последний, — возразил Ворон, — его уволили, сегодня он получил расчёт и больше не придёт.
— Тьфу! — даже сплюнула от досады, Мать, — упустили, кметы недоделанные.
Мужчины виновато понурились.
— Ну и хрен с ним, — сказала Матуня, — об Рыжем речь, ну пропарим его, а дале?
— Дальше? — Ворон не слишком уверенно пожал плечами. — Не знаю, наверное… тёплое бельё, под двойное одеяло, напоить горячим и чтоб спал до упора, — и смущённо улыбнулся, — моя бабушка так все болезни лечила, на врача у нас денег никогда не было.
— Кто лечил? — переспросила Матуха.
— Бабушка, мать отца, она с нами жила, — Ворон, всё ещё смущённо улыбаясь, оглядел молча уставившихся на него, как впервые увидевших, людей, — весь дом в руках держала.
— Так ты нашенский выходит, — удивился Юрила. — А мы тебя за голозадого держали. Чего ж молчал?
— О чём? — удивился Ворон.
— Ладноть, успеется с энтим, — остановила их Мать, — Так значитца с Рыжим и сделаем. Лишь бы он ещё сутки продержался, и чтоб нам его отдали, а там мы уж вытащим. Маанька, есть тёплая пара?
— А то нет, — фыркнула Маанька, — и одеял, навалом Надоть, хоть в три завернём.
— Питья сделаем, и чаю, и трав заварим, — кивнула Маманя, — а вот спал, чтоб до упора… Это когда его выпустят, да во сколь дёрнут. Работать-то пошлют его занепременно, а гараж, не склад, не поспишь за штабелями.
— Старший, тут никак?
Старший вздохнул.
— Если Гархем сам его куда не пошлёт, дневальным оставим, или…
— Ко мне на склад нарядишь, — сказал Мастак, — а Типуна вон к Тарпану или ещё к кому перекинешь, чтоб не заметили.
— Ладноть, — кивнул Старший. — Лишь бы дотянул он, а это мы всё сделаем.
Посчитав дело решённым, да и время позднее, отбой вот-вот, разошлись по спальням.
Укладываясь на свою койку, Ворон улыбнулся, что он-то думал Рыжему помочь сберечь себя, остаться дуггуром, а получается совсем наоборот. Из-за Рыжего он сам стал нашенским. Смешно. Он так и заснул, улыбаясь, чего с ним не случалось последние лет двадцать, если не больше.
…темнота и тишина… аж в ушах звенит. Или это от голода? И пить, пить, пить… не проси, не радуй… пить, я уже не могу… о чём ни подумаю, только пить… воды, хоть какой, хоть губы омочить… язык шершавый, царапает нёбо, рот, горло, — всё пересохло, уже ни боли, ни холода, ничего, только пить…
Теперь он дёргался специально, чтобы потерять сознание и не чувствовать жажды, но сил на резкий рывок уже нет, а жажда мучила и в беспамятстве…
— Ты смотри, — надзиратель озадаченно прислушивался к слабому звону пружин, — он ещё и дёргается. Ну, живуч, ну…
Второй надзиратель негромко рассмеялся.
— Нас, пехтуру, так запросто не уделать. Я раз, помню в завале…
— И сколько суток? — язвительно поинтересовался надзиратель. — Не трое же. Да ещё без воды. А самое поганое в завале…
— Во-во, — перебил его другой, — я об этом самом. Самое поганое, что мыть, — он носком сапога потыкал ящик, — убирать за ним его дерьмо придётся нам.
— Почему? Потребуй пару баб половчее…
— Запрещено. Это орудие наказания, — говоривший довольно удачно подражал Гархему, — и рабы не должны знать его механизм.
— Думаешь, они в нём разберутся?
— Они, не знаю, а этот, — говоривший снова попинал ящик, — этот элементарно. Он механик классный. В гараже мне говорили, что все хозяйские машины на нём. И переделывать и доделывать за ним никогда не нужно. Наша выучка, армейская.
— Ага, только эта сволочь на своих ногах за ворота ушла.
Надзиратель рассмеялся.
— Это к Гархему претензии. Он, говорят, парню по затылку пистолетом врезал. Поторопился, конечно, мне врач по секрету сказал, что чуть-чуть парень эту спецуру до ярёмной вены не достал.
— У нас в полку, я тоже помню, был один, зубами аггра загрыз. Зверь зверем.
— Бывает.
Разговаривая, они вышли из надзирательской, заперев за собой дверь. Две рабыни, увязывавшие в холле свалившиеся с тележки мешки с крупой, переглянулись, и одна из них досадливо сплюнула.
Стоя у окна, Сторрам оглядывал суету людей, машин, контейнеров и тележек на рабочем дворе. Рядом стоял Гархем.
— Вчера были большие потери?
— Не очень, полковник. Товара попортили немного, но треть контейнеров придётся ремонтировать. Погнуты стопоры, свёрнуты колёса, оторваны крючки… Я снимаю Мастака со склада, даю ему трёх подсобников, и пусть чинит. Типун на складе управится один.
Сторрам кивнул.
— Будем надеяться, на этом убытки кончатся. Рыжего выпускаете сегодня?
— Да, перед ужином. Ровно трое суток. Сколько ему дать на поправку?
— Столько и дайте. Трое суток.
Гархем с сомнением покачал головой.
— Думаете, восстановится?
Сторрам улыбнулся.
— Сегодня среда. Четверг, пятницу и субботу пусть лежит, в воскресенье выйдет на полдня, к понедельнику будет в норме.
Гархем улыбнулся.
— И никто не скажет, что вы попустительствуете рабу.
Сторрам рассмеялся.
— Он совершил проступок, войдя в запретную зону, был строго, но без членовредительства наказан. И теперь должен приступить к работе. А срок… подобное лечится подобным. Целью наказания не может быть увечье. Это невыгодно.
Гархем, тоже смеясь, кивнул головой.
— Потом в гараж?
— Да, разумеется, верните ему его подсобника и пусть делает малый трейлер.
— Есть, полковник.
Сегодня все контейнеры, тележки и машины двигались по своим сложным, пересекающимся и перекрещивающимся траекториям и маршрутам без задержек и столкновений. Поигрывая дубинками, прохаживались надзиратели, озабоченно бегали рабы. Ни малейших признаков вчерашнего бедлама и бардака.
