Они пробирались всю ночь, с трудом поднимаясь по крутым каменистым склонам холмов и продираясь через густые заросли. Дорога была долгой и трудной, и всадникам часто приходилось идти пешком, ведя лошадей, чтобы они могли немного отдохнуть. Лошадь Банокла с приближением рассвета все больше уставала. Старая няня, Мирина, была слишком слаба, чтобы идти по склонам, и серый нес ее постоянно.
С первыми лучами солнца Банокл объявил привал. Они достигли лесистой вершины холма, высоко в горах, и с этой точки могли разглядеть столб дыма, который все еще поднимался над далеким городом Каллиросом. Внизу, под ними, находились леса и холмы, по которым они уже прошли и которые были все еще окутаны ночным сумраком. Банокл не видел никаких признаков движения противника, но чувствовал сердцем, что враг все еще преследует их.
Пока остальные отдыхали в расщелине, Банокл подошел к краю зарослей и сел там, чтобы наблюдать за преследователями. Не было возможности убежать — вместе со старой няней и детьми. Единственным выходом было оставить их. От этой мысли ему стало неуютно. Во время ночного пути старая женщина постоянно благодарила его за спасение. На самом деле великан чувствовал себя неловко в роли начальника отряда и решил напасть на идоноев, чтобы избавиться от напряжения. Сражение всегда его успокаивало, наполняло уверенностью в себе. Он не понимал этого и не задумывался, почему так происходит. Но великану было трудно искать ответы на вопросы. Единственное, что он знал, — схватка, случившаяся прошлой ночью, не успокоила его. Он разбил нос одному из своих людей и взвалил на себя три непрошенные ноши.
Няня называла его героем. В любое другое время это было бы приятно. Хорошо, когда тебя считают героем — особенно в уютном зале, где вино течет рекой. После спасения Андромахи их вместе с Каллиадесом превозносили по всему городу. Прошло несколько месяцев, прежде чем великана стали просить расплатиться за еду или вино.
Банокл многого не знал, но ему было точно известно, что во время войны герои вели себя как идиоты. Более того, они умирали молодыми. У великана не было желания умирать вовсе. «Нет, — решил он, — детей и няню придется оставить». Будет неудобно, однако, сообщать об этом старой женщине. Затем ему в голову пришла светлая мысль. Наверное, всадники смогут тихо ускользнуть, пока она и мальчики спят.
Банокл тихо выругался, когда у него перед глазами появилось лицо Каллиадеса. Он знал, что друг бы никогда их не оставил, а придумал бы блестящий план, как спасти детей, няню и всех всадников — и, наверное, всю троянскую конницу.
Сняв шлем, великан прислонился спиной к дереву. «Пусть боги благословят тебя, дорогой», — говорила няня. «Разрази гром эти благословения! — подумал он. — Просто дайте мне быструю лошадь, которая бы не спотыкалась, и меч, который бы не ломался».
К нему подошел Олганос.
— Есть какие-нибудь признаки преследования? — спросил он.
— Нет.
— Нас занесло на северо-запад, — добавил всадник.
— Нет другого способа продвигаться тайком, — заметил Банокл.
— Я знаю, но мы не можем идти этой дорогой. Великан кивнул.
— Мы повернем на север, когда оторвемся от наших преследователей.
— Возможно, у нас нет времени, — сказал Олганос. — Урсос уже добрался до армии к этому моменту, и есть вероятность, что они направятся на восток, к проходу на Килканос. Ты согласен?
Банокл понятия не имел, куда они направятся. Он даже не помнил названия прохода.
— Продолжай, — велел он.
— Мы знаем, что их преследует армия идоноев. Если мы вскоре не достигнем этого прохода, идонои будут там первыми. Тогда позади нас будет армия, которая разыскивает детей, а впереди та, которая преследует Гектора.
— У тебя есть план?
— Да, но он тебе не понравится. Нам нужно скакать быстро. Мы не можем делать этого, пока не оторвемся от преследователей. Нам нужно ехать дальше необремененными.
— Ты хочешь оставить детей? — спросил Банокл; его настроение улучшилось.
— Нет, я не хочу этого. Послушай меня, Банокл. Я знаю, что у тебя репутация великого героя. Ты сражался с пиратами, чтобы спасти дочь царя, победил двадцать человек, которые пытались убить жену Гектора. Но сейчас другая ситуация. Правда в том, что Каллирос пал, а Рес мертв, Фракия потеряна. Больше не имеет значения, что эти дети царской крови. У них нет армии, они не представляют ценности. Все, что они могут, — это задержать нас в пути.
— Они в самом деле… — начал великан, но Олганос перебил его:
— Я знаю, что ты собираешься сказать. Позволь мне первым это сделать. Да, они задержат нас, но герои не бросили бы их в беде. И, да, мне плохо от этого, — Олганос покраснел. — Я просто пытаюсь думать как воин, Банокл.
— Ничего плохого нет в том, чтобы думать как воин, — пожал плечами Банокл.
Олганос выругался и отвернулся. Когда он заговорил снова, в его словах прозвучало сожаление:
— Теперь ты пытаешь успокоить меня, чтобы я не чувствовал себя таким трусом, — сказал он и вздохнул. — Герои не должны бояться умереть за правое дело. Я не смог этого понять прошлой ночью, когда ты рисковал своей жизнью ради этих детей. Я понимаю это сейчас и сгораю от стыда. — Юноша посмотрел в глаза Баноклу. — Забудь о том, что я сказал. Я останусь с тобой.
У великана не было слов. О чем, во имя Гадеса, он говорит? Затем он увидел движение в отдалении, вокруг города.
— Твои глаза острее, чем мои, Олганос. Ты можешь разглядеть там людей?
Олганос прикрыл глаза рукой.
— Да, похоже, они направляются на юг. Эта дорога приведет их к побережью.
— В любом случае, это в другую сторону, — заметил Банокл.
— Немного. Если они повернут на восток, они отрежут Гектора и поймают армию тогда, когда она будет спускаться с гор. Нам нужно добраться до Гектора и предупредить его.
— Я согласен, — кивнул великан. — Сколько людей, по-твоему, в этой армии?
— Трудно сказать. Они все еще выходят из города. Пять, наверное, шесть тысяч.
— Троянская конница может победить такое количество без особого труда, — пожал плечами Банокл.
— Ты не забываешь об Исмаросе?
— А что? — фыркнул Банокл, который, конечно, забыл об этом порте.
— Одиссей взял его, а это означает, что на побережье еще одна армия. Если они соединятся друг с другом, врагов будет в два раза больше.
Великан замолчал. Все эти проклятые названия были тайной для него. Армии идут туда-сюда, на юг, север, восток, направляются в те места, которых он не знал и по дорогам, которые он не помнил. Урсос поступил так с ним намеренно. Это была месть за то, что он называл его стратегом.
