Этого было мало, и я автоматически потянулась за аакрой. Запястья всё ещё были скованы заклинаниями, но ритуальное оружие вене скользнуло в трепещущие пальцы с необычайной лёгкостью. И как только остриё клинка коснулась энергетического троса, моё тело точно ударило током. Танец. И я была чарами, я была спасительной нитью, была тем, что могла контролировать.
Никогда ещё изменение не приходило так легко. Танцуя наш путь наверх, вдруг со странной отстранённостью поняла почему.
Я больше не была Хранительницей. Много лет назад, чтобы втиснуть безграмотную неумёху в узкие рамки носительницы коллективного разума, Ви, мама и Эва зафиксировали меня в изменении. Засунули в железный корсет, связали узами, приковали к одному статичному состоянию существо, которое по определению не должно было знать ничего статичного.
Теперь, когда оковы исчезли, изменения сплетались и исчезали просто со сверхъестественной лёгкостью.
За эти годы я совсем забыла, что это значит — быть самой собой. Удивительно. Я чувствовала себя как человек, много лет подряд проходивший с огромными гирями, привязанными к рукам и ногам. Но теперь тяжёлые гири оказались сброшены… и я удивлённо вскрикнула, когда тело само собой взмыло в воздух.
Последние два десятка метров мы почти пролетели, насмехаясь над злобствующим ветром. И резко остановились, точно натолкнувшись на невидимую стену, когда до спасительного выхода было, как говорится, рукой подать.
На фоне врат, за которые уходила светящаяся нить, неподвижно застыли две фигуры.
Здесь ветер не завывал дикими голосами, а лишь трепал, почти ласково, её распущенные пряди и уважительно обходил его мрачную, угрожающую фигуру.
Нефрит арр Вуэйн задумчиво взирала на нас сверху вниз, Сергей арр Вуэйн казался размытой тенью за её спиной. Я встретилась взглядом с зелёными, точно молодая листва, глазами. И содрогнулась.
Эту женщину я когда-то убила. Эту женщину я отправила сюда намного раньше срока, который был ей предназначен. Эта женщина была одной из тех, из-за кого я так страстно стремилась попасть в холодную глыбу ледяного забвения.
И глядя в её глаза, я прочитала: Нефрит арр Вуэйн считает, что именно внутри прекрасной ледяной глыбы мне самое место. В мир живых таких непредсказуемых тварей выпускать не стоит.
Но обратилась она сначала к Арреку:
— Похоже, дарай-князь, вы несколько отступили от условий соглашения.
— Мне обещали невмешательство, — сквозь зубы процедил Аррек. Он был бледен и напряжён, в голосе его была смерть. Увы, это — не самое эффективное оружие против тех, кто и так уже давно мёртв.
Нефрит задумчиво покачала головой, а я внутренне поправилась: на светящемся канате болтались две опасные непредсказуемые твари, которым нечего делать в верхнем мире.
— А ей обещали свободу выбора, — теперь зеленоглазая леди повернулась ко мне. — Вы помогаете ему, эль-леди. Должна ли я понимать это так, что вы желаете жить?
Тишина затянулась. Я чувствовала, как нарастает, набухает вокруг напряжение.
— Антея?
Закрыла глаза, лбом прислонившись к его плечу.
— Я не хочу, чтобы ты погиб.
И холодный женский голос произнёс:
— Это не ответ.
Слова были точно удар плётки. Вскинула голову и увидела, что мужская фигура исчезла, а вместо закалённого в битвах воина появился тонкий, чуть изогнутый меч. Мой меч.
Нет, её меч.
В изящных, умело сжимающих рукоять руках.
Клинок взмыл в воздух, стремительный, точно молния….
С криком ярости и отрицания Аррек рванулся вверх…
…клинок упал, сияющий, справедливый…
Звонкой нотой порванной струны лопнула спасительная нить, разбитая идеальным ударом катаны.
Невесомость.
Мы падали. Падали. Падали!
Падали в прекрасную живую темноту, зная, что на этот раз не будет уже ни света, ни спасения.
Bizzarre… закружила тёплая, гасящая сознание темнота.
Аррек?
Все инстинкты самосохранения, всё чувство «я», которое ещё не распалось под ударами обволакивающе-вкрадчивого шторма, кричали о том, что нужно защищаться. Что нужно воздвигнуть вокруг себя непробиваемые барьеры, пытаясь сохранить хоть что-то. Нужно забаррикадироваться, и закрыть все окна, и поднять все щиты…
Нужно…
В Ауте всё «нужно», и «должно», и «необходимо».
Я ринулась в этот пьянящий шторм, как могла бы рвануться к рукам Учителя. Рухнула в танец, точно в бурлящий океан, подалась вперёд, в пенящиеся водовороты. Раскрылась полностью и безвозвратно, как умела только в танце и, быть может, ещё в любви.
Ни о каком изменении и речи быть не могло. Не было речи ни о цели, ни о средствах, ни даже о точке отсчёта. Я танцевала чистое познание. И, наверное, немного — сотворение.
Тут не было ничего от надтреснутой, торжественной иномирности туауте. Тут вообще вряд ли было что-то, чему можно дать определённое имя. Не думаю, что кто-нибудь танцевал так до меня. Не думаю, что кто-нибудь сможет станцевать после.
Полное растворение в бурлящей темноте. Слияние и поглощение. Годы, проведённые с Эль, неплохо научили меня двойственности существования.
Только теперь пришло понимание сути места, которое Аррек так небрежно обозначил фразой «тот свет». Впрочем, «место» — крайне неподходящее слово. Это было… одним из отражений сути самой Эль. Да, пожалуй, можно так сказать. Но в ещё большей степени это было отражением сути Тэмино. И Смотрящего. И Аррека. Некроманты не просто открыли врата в неясную географическую область, куда отправлялись после торжественной панихиды души эль-ин. Они создали эту область, сделали её реальной, ощутимой и опасной. Своей силой, своей магией сформировали строгие пейзажи. Из информации, хранящейся в глубине коллективного бессознательного, а значит, в душе каждого эль-ин, они слепили целые миры, превратив размытые сны богини в полные смысла и красоты ландшафты.
Я поняла это. Стала частью этого. И я восхитилась.
Работать с чем-то столь бесконечно сложным было невероятной честью. Привилегией, отблагодарить за которую можно было лишь одним способом — станцевать безупречно. И я танцевала. Не ради цели и не используя танец как средство. Не отталкиваясь от изначального состояния. Не стремясь прийти к новому. Я танцевала так, как творили драконы, и ощущала себя… настоящей.
Постепенно, будто издалека, пришло осознание: мне ничего не грозит. В этом месте, где всё возвращалось к исходу, чтобы начать круг заново, я была одновременно и частью круга, и вне его, и ничто не могло коснуться меня без позволения. Позже придут удивление и непонимание: разве может вене, сколь бы искусна она ни была, слиться с таким явлением, как смерть? Но сейчас это не имело ни малейшего значения. Ну какая мне на самом деле разница, что может, а чего не может сделать вене?
