— Ты терпишь ее эманации или не чувствителен?
— К ним можно привыкнуть. И… мне кажется, что она начала меняться.
— Я здесь. Я не вещь. Я все слышу! — сказала Фиона, сверкнув глазами на Айворта.
— Невероятно. Если бы эльфа казнили, ты бы расстроилась? — обратился он к одержимой.
— Нет, не расстроилась бы. Я бы сама немножко умерла.
— Ваша мудрость способна объяснить такой ответ, советник Айворт? — спросил Хан.
Фиона взяла руки эльфа в свои и сжала края порезов, заживляя их.
— Она поедет в Аверну вместе с тобой, Ханлейт. Это — самое большее, что я могу для тебя сделать, — решил Айворт ланн Айдан.
Хан и Фиона покинули Эвенберг на следующий день.
Амаранта очнулась в кромешной тьме. «Я умерла. Меня убил Мастер», — вспомнила она. В могиле пахло как и положено — сыростью и немного плесенью. Ритмично поскрипывая, у лица двигалось что-то большое, создавая завихрения воздуха. Вправо и влево, вправо и влево… А тело, проткнутое стрелой, болело и после смерти. От холодной поверхности камня онемели лопатки, ноги придавил мягкий, но тяжелый груз, а руки, раскинутые в стороны, надежно удерживались шершавыми веревками. Моран хотела приподняться на локтях и почувствовала шелковую удавку на своем горле.
— Есть здесь кто? — хрипло спросила она у темноты, осознав, что жива.
Ответа не последовало, только поскрипывал несмазанный механизм неведомой пытки. Моран стало страшно, как никогда в жизни. «Мне знакомо это подземелье: оно из жуткого сна о демоне, притащившем меня в Галадэн! Я снова сплю?» Амаранта задергалась в попытке освободиться, а механизм, словно в отместку, заскрипел сильнее. Невидимая угроза качалась над грудью, она казалась тяжелой, огромной, возможно — острой… Задыхаясь от приступа паники, Моран позвала на помощь. Но кого? Пусть Хан не придет, но услышит ее, узнает в какую беду она попала! «Ханлейта казнили», — жестоко подсказала память.
— Астарот, ты здесь? Ты всегда приходил, когда я звала! — зашептала Амаранта, борясь со спазмом, сжимающим горло, — отверженные да присягнут тебе! Ну где же ты?!
Но и демон ее не услышал. Отчаявшись, Моран лежала тихо, прислушиваясь к ноющей боли в ране. Изредка от внешних уголков ее глаз скатывались слезинки и мочили распущенные волосы. Прошло несколько часов, прежде чем послышались шаги. Они прозвучали глухо, как сквозь стену. Растворилась невидимая Амаранте дверь, и в подземелье несмело проник желтый свет лампы.
Моран увидела маятник в форме перевернутой острием вниз алебарды, качающийся над ее телом. Орудие пытки было подвешено на три металлических троса: центральный терялся в бездонной темноте круглого отверстия, похожего на колодец, а два других, закрепленных за концы маятника, отводились к блокам на потолке. Они поддерживали движение механизма в одной плоскости. Скрипели боковые тросы, то вправо, то влево подтягивая смертоносное лезвие. Галар обошел опасную конструкцию и поставил лампу на пол.
— Как я рад видеть тебя живой, дорогая!
— Останови его! — вскрикнула Моран, с ужасом глядя на тяжелое лезвие, — оно разрубит меня пополам!
— Уже остановил. Маятник надежно закреплен, тебе ничто не угрожало.
Галар пнул ногой рычаг у каменного стола. Блоки заскрежетали и подтянули лезвие к левой стене, остановив его размеренное качание.
— За что ты меня пытаешь, Галар?
Она догадывалась, кто может войти в подземелье, но до последнего момента не верила.
— Это не пытка. Я обезвредил тебя, зная, насколько ты можешь быть строптива. Прости, это скоро закончится. У тебя нет жара. Вот и хорошо.
Прикоснувшись губами ко лбу Моран, Галар нежно погладил ее по скулам, стирая следы слез.
— Я вспомнила это место. Ты притащил меня сюда прежде, чем пригласить в свой дом. Отняв зрение, ты терзал мой разум и поил отравой!
— Да, наше знакомство состоялось не очень удачно. Признаюсь, меня испугал твой бешенный темперамент и я был несколько… менее мягок, чем обычно. Увы, у зелья забвения кратковременный эффект, а пить его постоянно я не смогу тебя заставить. Смотри мне в глаза, Моран.
Маг наклонился ближе, положив ей на лоб прохладные ладони. Амаранта не почувствовала магии, зато увидела, как Галар подавлен. Под его глазами залегли тени, ввалились щеки, вьющиеся волосы в беспорядке падали на побледневшее от бессонницы лицо. А еще Галар был пьян. Он пил много и давно — ощущалось по дыханию.
— Снова ничего. Я больше не вижу твоих мыслей, Моран. Ты для меня — закрытая книга. А я для тебя? — тревожно спросил Галар, вглядываясь в ее глаза, — ты теперь тоже эльфийский маг. Смешно, правда?
— У меня нет твоего дара, но я чувствую, как ты несчастен сейчас. Развяжи меня, и тебе станет легче.
— В этом и есть твой дар, Моран — понимать, что для меня лучше. Но так нечестно: я весь твой, а ты совсем не моя. Давай, осмотрю твою рану.
Галар развязал кусочек шелка на ее шее, и Амаранта смогла приподняться. Так и есть: она лежала распятой на каменном столе под маятником. На ногах лежала подушка, а поверх нее — тяжелая цепь, закрепленная где-то внизу под столешницей. Руки и шея привязывались к металлическим полукольцам, вмурованным в камень. Подвал оказался большим. За спиной Галара виднелись полки с ячейками для винных бутылок и коридор, уводящий еще дальше…
Расстегнув на Моран платье, Галар снял повязку и осторожно прикоснулся к ране чуткими пальцами.
— Так больно? А так? Почти зажило, дорогая, перевязка не нужна. Ты замерзла?
Приподняв Амаранту за плечи, он подложил ей под спину кусок мягкой ткани, а сам сел рядом на табурет, навалившись грудью на каменный стол.
— Где Мастер? — спросила Моран, испуганная «заботой» мага еще больше, чем маятником.
— Вот кто виноват в том, что случилось — мой отец. Ты знаешь степень нашего родства, но я не застал своих родителей и привык называть Мастера так. Чем ты его подкупила, Моран? Не поверишь, но старик полюбил тебя и хотел видеть нас вместе. Не сразу, сначала Мастер устраивал мне скандалы, чтобы я тебя отпустил, а затем начал мучить внушениями, как научиться тебя уважать. Он холодно относился даже к Лаэле, хотя сам привез ее с востока Эрендола и подарил мне, как красивую игрушку. Спрашиваешь, где Мастер? Страдает у себя в хижине.
— Позови его.
— Старик выжил из ума. Он сказал, что убивая тебя, защищает нас друг от друга! Отец промазал — стрела не задела сердце, но такие раны не заживают ни на людях, ни на эльфах. Я унес тебя домой и не спал несколько суток, сидя у твоей постели, а ты лежала и не живая, и не мертвая. Ты не видела моего отчаяния, Моран, не слышала, как я тебя звал, чтобы ты вернулась!
