Высокая тень затмила неверный свет.
Неосторожный кичливый мальчишка… За несколько десятков лет атэ’сури Таннаис научилась держать себя в руках и не вздрогнула. Даже не рассердилась.
– Сколько раз я просила не влезать через окно. Для цивилизованных людей и иноверцев придуманы двери.
Ночной гость, загадочно улыбаясь, скользнул с подоконника на пол. Двигался он плавно, как призрак. В сиянии тонкого месяца его волосы казались белыми, как снег; правая бровь иронично приподнята, и эта легкая асимметрия делала лицо еще более притягательным. Ни один самый искуснейший скульптор не сумел бы изваять столь потрясающей и холодной красоты. Нелюдь…
Геллере стало не по себе.
Ведьма жадно разглядывала его холодными глазами в обрамлении белесых ресниц. И Шумор, и шедхе находили атэ’сури Таннаис весьма привлекательной, но Виллю она была омерзительна. Направляясь сюда, он даже приблизительно не знал, как будет действовать. Самый простой вариант – свернуть ей шею, забрать вещи и уйти – после просьб Альтеи растерял всю притягательность. Идея пришла уже на месте, да только не Виллю, а Лису.
– Где Неваляшка, Гел? – Взгляд упал на раскрытую книгу. В центре эпической гравюры святой Бахмут Твареборец крушил сонм призраков серебряным мечом.
– Что ему делать здесь в четвертом часу утра? И сколько раз я просила: не обзывай Хорэя. Он – наш с тобой друг.
От ее тона, нежного, доброжелательного, с ноткой укоризны, у Вилля свело челюсти. И эта женщина хладнокровно потрошит трупы в прозекторской!
Задрапированная в халат белая фигура медленно и неумолимо поплыла к аватару, за лилейной улыбкой пряча коварство намерений. То ли по щеке погладить хочет, то ли за ухо потрепать. Или еще какой фортель выкинуть из бесчисленных запасов «мамочки Гел».
– Что случилось? Почему такое лицо, Арвиэль? – обеспокоенно хмурясь, зоомаг опустила руку.
– Ты прячешь то, что принадлежит мне. Верни сабли… – с трудом подавив желание осенить ее святым треуглом, замогильным голосом прогудел Вилль.
– Да ты с ума сошел! До тех пор, пока жив аватар, и они живы. Они просто не пойдут к тебе в руки… Или еще хуже.
– Ничто в этом тварном мире уже не причинит мне вреда…
– Перестань паясничать, Арвиэль.
– Всего лишь дух его неприкаянный, – печально вздохнул ночной гость, по широкой дуге обойдя зоомага. – Верни мне сабли, смертная!
– Арвиэль, ты что, пьян?!
Вилль потянулся к серебряному канделябру, картинно отшатнулся, точно ожегшись, и, свесив руки плетьми, ме-едленно помотал головой:
– Нет. Я мертв. Я умер в твоей гексаграмме, гадюка…
В глазах Геллеры мелькнуло непонимание. Растерянность. Затем расширились зрачки.
Аватар не шелохнулся, ни единым мускулом не дернул, когда с пальцев зоомага сорвался белый луч и ударил его в солнечное сплетение… и стек по рубашке каплями света.
– Семь Ларов… – Зоомаг ошарашенно уставилась на собственные руки.
– Меня нельзя убить, Гел. Я уже мертв! – Вилль жизнерадостно улыбнулся, скаля отращенные клыки. Как повезло, что Володя не гнушался тяжелой физической работы, и они с аватаром были примерно одного роста и комплекции! Рубашка иномирянина немного жала в плечах, но ради такого дела можно и потерпеть.
Огненный сгусток ударил в живот с тем же результатом. С нулевым.
– Мои земляки передают привет вам с дочкой и желают сдохнуть в лепрозории!
Лицо Геллеры побледнело пуще обычного, рот перекосило. Она резко забросила руку за голову. Собранные в пучок волосы рассыпались, но еще раньше, чем белые пряди коснулись плеч, что-то сверкнуло в полумраке. Молниеносное и смертельное.
И попало в цель.
На груди аватара алела ягода малины, мастерски сработанная из рубинов. Четырехгранная шпилька-шип пробила сердце, и едва Вилль ее выдернул за оголовье, как дыра в безрукавке стала сочиться земляной пылью.
– Какая незадача… – пробормотал «мертвый», пропуская песок сквозь пальцы. В носу защипало от смеха. Просто слов нет! Вилль шел в лабораторию в своей одежде, иначе опознавательный круг засек бы неладное, и Володин комплект дожидался триумфа на дне мешка. И дождался! Антимагичная броня превосходно защитила от атаки Одаренной. В левый, ближе к сердцу, карман безрукавки Вилль переложил платок с землей из дома. Куда и попала шпилька. Пресветлая, храни Тай-Линн!
– Бу!
Геллера безжизненно осела на пол, судорожно хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на песок. И неудивительно. Истории о мстительных духах, возвращавшихся с того света, отнюдь не были выдумкой.
Мысленно ухмыляясь, Вилль подошел к шкафу, краем глаза отметив, что Геллера крадется на карачках за кровать. И шушель с ней!
Сабли звали. Против охранного заклинания Вилль натянул рукав на кисть, нашарил ручку и дернул что есть мочи. Дверца отвалилась с хлопком, дымком, отдающим сиренью, и игриво-лазурной вспышкой. За спиной оторопело икнули, послышалась возня, скрежет металла по дорогущему паркету. Виллю было все равно.
Он видел Тай-Кхаэ’лисс, одиноко висящие на задней стенке. Больше во вместительном шкафу не было ни-че-го. Приставив выломанную дверцу к уцелевшей напарнице, Вилль потянулся к саблям. Сердце сжалось, дыхание перехватило…
«Дыши глубже, хозяин! – посоветовала Пламя. – Не то мы тут до скончания времен будем с молью воевать!»
«Хозяин, у ведьмы канделябр!» – предостерег Лед.
Примерно так поприветствовали бы хозяина сабли, умей они облекать эмоции в слова. Аватар растроганно прижал клинки к груди. Две недели он их не видел, не притрагивался к ним, не разговаривал!
Стоп. Канделябр?!
Растрепанная Геллера, сама похожая на призрак, стояла у кровати, широко расставив ноги, с серебряным канделябром наперевес.
– Ты б еще с веником против Тай-Кхаэ’лисс полезла, – хмыкнул Вилль, шагнув к ней.
– Как тебе удалось избавиться от демона?!
– Очень просто – я умер. – Шаг вперед.
– Уходи! – Шаг назад. Геллера, конечно, поняла, что «покойник» живее всех живых. Только легче ей от этого не стало.
– Я еще не закончил.
– Я закричу!
– Убью слуг. Попробуешь колдануть – отрублю руки. – Шаг вперед.
– Чего ты хочешь?! – Спиной к стене. Канделябр – перед собой, как последнюю никчемную защиту.
Вилль остановился.
Чего он хочет? Завести часы в обратном направлении, подклеить в календарь сорванные листы. Чтобы четырнадцатого первозвона отказаться от участия в дипломатической миссии. Ведь чувствовал тогда неладное, но не отказался. Потому что приказы не оспариваются.
