Он краснел, бледнел, рука то и дело дергалась к рукояти меча, наконец процедил с ненавистью:
— Вы меня держите за горло…
— Держу, — согласился я.
— Это… подло!
— Это ваше спасение, — ответил я. — И мое великодушие. Так каково ваше решение?
— Хорошо, — проговорил он раздавленно, — я приму руководство укреплением города.
— И других городов, — сказал я.
Он проговорил с трудом:
— И других городов…
— Вот и хорошо, — сказал я милостиво. — Можете идти, сэр Константин.
Похоже, в моем милосердном голосе больше обнаженной стали, чем я сам думал, он дернулся, от уверенности и вальяжности не осталось и следа, поклонился и торопливо пошел, почти побежал к выходу.
Я сказал вдогонку:
— Ах да, сэр Константин…
Он испуганно оглянулся.
— Ваша светлость…
— Когда закончим с варварами, — сказал я милостиво, — вы можете снова вернуться к командованию рыцарской конницей. На парадах.
Он даже не решился обрадоваться, только торопливо поклонился и пропал за дверью. Я потер ладонью лицо, а я все-таки зверь, такого быка подчинил… То ли уже научился рявкать и раздувать ноздри, то ли в самом деле во мне появляется нечто такое, руководящее, кто бы подумал…
Вокруг шатра тишина, все ходят на цыпочках, хотя сквозь тонкие стенки доносятся и далекие песни, и конское ржанье, и звон удил, не говоря уже о частых ударах молота: походные кузницы работают круглые сутки во всех концах лагеря.
Через полчаса я вышел, совсем ошалелый, но вроде бы все предусмотрел и предугадал, только к великим магам нужно еще заглянуть пару раз. Герберту Страстному, великому математику, пора подбросить такое понятие, как дроби, а то и отрицательные числа. Он с ума сойдет от таких возможностей математического познания мира. Тиграту Вдумчивому больше подойдут эксперименты с физическими свойствами материи… Можно даже высушить кошку и дать им гладить в темноте, пусть разгадывают, откуда берутся эти щелкающие по пальцам искры…
Настроение препаршивое, я посмотрел на небо, не к дождю ли, однако глаза режет сплошная синь от и до, солнце слепит глаза и накаляет железо доспехов даже через наброшенную сверху тонкую ткань. Потом в ушах прозвучали, как наяву, пророческие слова Сьюманса насчет моего скорого ужасающего падения. И эти туманно-тревожные ассоциации с приходом Антихриста, его победным шествием во главе преданных ему войск, а потом страшным разгромом его сил, а его низвержением в бездну…
Сьюманс не упомянул, что это будет крушением всех моих планов, т. к. все это разношерстное рыцарство идет за мной только потому, что одерживаю победы и щедро раздаю земли. Хотя, конечно, не только потому, я уже убедился, к своему стыду, что благородство и вера в справедливость нашего дела ведут очень многих, а может быть, и большинство, однако я в самом деле уже политик, то есть, та свинья, что всегда предполагает в людях самое худшее и постоянно учитывает, что эти свиньи могут обезуметь и сожрать своего вожака, если он оступится.
Сьюманс каким-то образом увидел мое скорое и ужасное падение… Но как его избежать, если я не знаю, после чего все рухнет?
Завидев бездельничающего верховного лорда, ко мне чуть ли не бегом ринулся Альвар Зольмс.
— Ваша светлость! Вас ждут!
Я поинтересовался с недоумением:
— Хто? Хде?..
— Пир, — сказал он так, словно не сообщил, а напомнил. — По поводу захвата земель Темных Мечей и племени астрогитов, а также расположенных на их территориях трех королевств…
Я наморщил нос.
— Трех королевств? Вообще-то мелочь…
Он с интересом смотрел через мое плечо, я оглянулся, там в лагерь въехала повозка, из нее легко выпорхнула яркая и свеженькая, как только что выбравшаяся из кокона бабочка, принцесса Констанция Брегонская — в головном уборе с длинной вуалью до пояса, в расшитой золотом длинной тунике, широкие рукава полностью закрывают руки…
Альвар взглянул на нее, на меня, мне даже показалось, он вспомнил, как пытался приударить за Лоралеей, иначе с чего бы смутился, поклонился и поспешно отступил.
— Ваша светлость…
Констанция Брегонская, красивая, надменная и гордая, подошла быстро и решительно, взгляд прям, ноздри слегка раздуваются, а высокая грудь приподнимается, как морской прилив, и снова опадает, невольно приковывая взгляд.
— Ваша светлость, — сказала она решительно, — наконец-то вы не морщите лоб над картой…
— Ах, принцесса, — возразил я замученно, — вы должны бы радоваться, что государственные дела мешают моим прямым обязанностям в отношении вас!..
Она гордо вскинула голову.
— За кого вы меня принимаете, сэр Ричард?
— А что случилось? — спросил я встревоженно.
Она произнесла с величайшим чувством достоинства:
— Все мои подданные были подвергнуты этой обязательной процедуре в пересмотре отношений победителей и побежденных и закреплении новых реалий… а я увильну? Я не смогу им смотреть в глаза, потому что на их долю выпало это несчастье, а на мою… нет, сэр Ричард, я обязана делить со своим народом горе и радости!.. Иначе я буду опозорена!
Сэр Альвар прокричал в нетерпении издали:
— Сэр Ричард, вы идете?.. Вас заждались! Можем не успеть!
Я крикнул торопливо:
— Иду, иду!.. Прекрасная принцесса, у мужчин государственные интересы всегда выше личных. Я вам сочувствую, но в другой раз…
Я бросился бегом к удивленному Альвару, опередил его и, проскочив охрану, ворвался в огороженное веревками пространство в центре лагеря, где уже расставили столы, куда натаскали стульев, кресел, лавок и даже табуреток.
Все повернулись ко мне и разом, словно направляемые одной рукой, поклонились, что выглядит красиво и внушительно. Я вскинул руки, сомкнув их в замок, мы же воинское братство, улыбался и тряс ими в воздухе.
Навстречу заспешил Арчибальд Вьеннуанский, церемонно предложил проводить меня к трону. Он так и сказал — трону, хотя кресло мало чем отличается от остальных, но я понял, что оговорка не случайна и что это вовсе не оговорка.
Надо, надо форсировать вопрос о смене династии королевства Сен-Мари…
Я медленно и красиво сел, вперил взгляд прямо, там за оградой из веревок граф Ришар держит за плечо упирающегося Бернарда. Я услышал бормотание Бернарда, полное неловкости:
— Ваша светлость, там будут только благородные рыцари. С родословными! А я простой ратник.
Граф Ришар похлопал его плечу.
— Одно зеркало важнее целой галереи предков. Пойдем!
И, поднырнув под веревки, потащил его, упирающегося, к столам. Музыканты, стоя по всему периметру у ограды, играют нечто приятное, мелодичное и незапоминающееся, за столами знатные лорды и полководцы, звучат неспешные разговоры, только изредка раздаются раскаты хохота, и снова все сравнительно чинно, все-таки за отдельным столом сам сюзерен с его ближайшим окружением.
