Когда-то, годы назад, впервые попав в большой город, он с отвращением оглядывался кругом и не мог взять в толк, отчего же остальные люди никак не поймут того, что было очевидно для него самого, и не переселятся из душной суеты на волю, где можно не спеша разговаривать с Землёю и Небом?… Потом он повзрослел и сам многое уразумел. А именно: что было хорошо для него, вовсе не являлось благом для других. Эти другие, может, жить не могли без того, от чего он, Волкодав, готов был удрать без оглядки. И были по-своему правы…
Любви к городам у него с тех пор не прибавилось, и неприязнь была, похоже, взаимной. Очередное её подтверждение, способное отравить злопамятному венну посещение прекраснейшей столицы, было получено ещё за городскими воротами. Постоялый двор, куда они привели ослика (выкупанного и вычищенного, как никогда в жизни), назывался «У Ретилла» – по имени владельца. И этот Ретилл наотрез отказался поверить, что они уже заплатили за длинноухого все деньги полностью, а не обычный задаток. Не произвела на него впечатления и деревянная палочка с зарубками и хитрыми отметками калёным гвоздём, привезённая из предгорной деревни. Осанистый нарлак лишь погладил чёрный веник бороды и заявил арранту:
– Вот что, любезный. Либо ты мне не сходя с места платишь ещё четверть овцы серебром, либо прямо сейчас позову стражу – и тогда доказывай сколько угодно, что осёл не краденый и палочка не поддельная.
Двое громил, каждый – полтора Волкодава, ухмылялись у него за плечами.
Эврих не впервые напарывался на этакое наглое корыстолюбие, подвигающее иных людей обижать странников, за которыми не ощущается могучей поддержки вельмож или родни – а подобную поддержку люди вроде Ретилла чуют непонятно как, но всегда безошибочно. Молодой аррант каждый раз чувствовал себя словно дерьмом облитый. И придумывал на будущее десять остроумных способов посадить наглеца в лужу. Но приходило время, и Боги Небесной Горы вновь испытывали его столкновением с тупым бессовестным кровососом… и опять он оказывался беззащитен. Надо думать, появись во дворе самый распоследний итигул, ему поверили бы без разговоров. Себе дороже – связываться со свирепыми горцами! А кто вступится за одинокого странствующего грамотея, явно не брата и не свата обосновавшимся в Тин-Вилене аррантским купцам?…
Тут Эврих закономерно вспомнил про Волкодава, стоявшего рядом, и успел испугаться. Кто, кто, а он слишком хорошо знал нрав своего спутника, привыкшего вразумлять бесчестных доходчиво и без лишних затей. Учёный даже оглянулся на венна, лихорадочно соображая, как бы удержать его от вмешательства, но удерживать не понадобилось. С самого начала путешествия они договорились в незнакомых местах изображать хозяина и телохранителя; вот и теперь Волкодав безмолвно присутствовал за спиной «господина», устало глядя на потрескавшуюся, давно не мытую половицу у себя под ногами. То ли прикидывался, будто затруднения Эвриха его, охранника, не касались, то ли понимал, как и аррант, что лишние неприятности в чужом городе были им совсем ни к чему. Лучше уж расстаться с деньгами…
И только Мыш, улетевший было погонять под потолком мух, немедленно вернулся на плечо венну и защёлкал зубами, воинственно надуваясь и растопыривая чёрные крылья.
В конце концов Эврих со вздохом решил, что сегодня же вечером протащит Ретилла в своих «Дополнениях», да так, что ни один читающий путешественник больше не пожелает у него останавливаться. Эта мысль немного утешила арранта. Развязав кошель, он отсчитал нарлакского серебра на сумму, соответствовавшую местным понятиям о стоимости четверти овцы, и протянул монеты Ретиллу:
– Узнаёшь чеканку, добрый хозяин? Я недавно прибыл сюда из Кондара и могу засвидетельствовать, что там не принято драть с людей по три шкуры, как это делаешь ты.
Содержатель двора, привыкший чувствовать за собой силу, лишь усмехнулся.
– А вот за это, – сказал он, пересыпая деньги в поясной карман, – ты мне заплатишь отдельно. Ну-ка, мальчики…
«Мальчики», каждый с плечами не про всякую дверь, радостно заулыбались и одновременно шагнули вперёд. Эврих сообразил, что сейчас его будут бить, и потратил жизненно важный миг на бесплодные колебания: то ли предоставить обо всём позаботиться Волкодаву, то ли самому попытаться сделать что-нибудь из того, чему венн успел его научить. Позже он так и не вспомнил собственного решения. Только то, как ощутил у основания шеи жёсткие пальцы и таинственным образом перекочевал за спину венну, не растянувшись на полу только благодаря начаткам всё того же кан-киро. Что до Волкодава – он не стал ни хвататься за меч, ни вышибать зубы мордоворотам, хотя наверняка мог. Он просто подался им навстречу, совсем ненамного, на вершок или полтора. Но сделал это ТАК, что первый их шаг сам собой оказался и последним. «Мальчики» были не новички в потасовках: налитые силой тела замерли прежде, чем с лиц пропали улыбки. Волкодав тоже улыбнулся, показав выбитый зуб. Потом повернулся спиной и направил Эвриха к двери. Он не оглядывался, но нападать на него сзади стал бы только глупец. Ретилловы вышибалы глупцами не были.
Уже перешагивая порог, Эврих всё-таки не выдержал.
– Не жри в два горла, Ретилл, – сказал он. – Не ровен час, подавишься.
Волкодав поморщился и незаметным тычком выпихнул арранта наружу.
У городских ворот с них снова взяли определённую мзду. В других местах пошлину начисляли с товара, а в Тин-Вилене, как ни смешно, требовали деньги с тех, кто ничего не вёз на продажу. Делалось это, по словам закованного в кольчугу десятника, по решению умудрённых старейшин, дабы привлечь таким образом в город торговых гостей. Эврих поневоле восхитился, даже несмотря на очередной убыток, а Волкодав про себя отметил, что от него не потребовали завязать ножны.
Портовым городам редко бывают присущи исключительно черты той страны, на чьём берегу они расположены. В таких местах оседают и пускают корни уроженцы самых разных краёв, а значит, город украшается ещё одним творением доселе неведомого зодчества, ещё одним своеобычным языком… храмом ещё одной веры.
С этим последним – за вычетом Домов, посвящённых Близнецам, – в Тин-Вилене, правда, было негусто. У себя по домам жители были вольны молиться кому угодно, но прилюдные поклонения не одобрялись. Предприимчивый народ живо сообразил, как извлечь выгоду из запрета, сулившего, казалось бы, одни неудобства. Содержатели постоялых дворов быстро договорились между собой, и теперь почти всякий заезжий мог найти пристанище, населённое единоверцами, и хотя бы маленькую, но молельню с привычной обстановкой внутри.
Постоялых дворов и харчевен, где можно было на время купить себе комнатку, на первой же улице обнаружилось великое множество. Другое дело, после происшествия у Ретилла Эврих и Волкодав довольно долго не смотрели ни вправо, ни влево: слуги и хозяева, призывно кланявшиеся из дверей, все как один казались обманщиками, и не хотелось никуда заходить даже для того, чтобы поесть. Почти до полудня они блуждали по городу, осваиваясь, присматриваясь и слушая разговоры. Потом, окончательно проголодавшись, купили с какого-то лотка несколько яблок и по слоёному пирожку с сыром, которые пекли прямо здесь же, в маленькой переносной печи. И почти решили для начала сходить на пристань, разузнать, что там и как… когда Эврих вдруг обнаружил, что Волкодав его вовсе не слушает. Венн напряжённо разглядывал нечто впереди. Аррант тоже посмотрел в ту сторону, но ничего особенного не увидел.
– Ты на что уставился?… – невольно забеспокоившись, спросил он Волкодава.
Тот мотнул головой:
– Вывеска…
Через несколько домов над хлопотливой улицей вправду виднелась вывеска: могучий белый конь, влекущий сани с поклажей.
– Ну и что? – равнодушно спросил Эврих. Ему резное деревянное изображение ничего особенного не говорило.
– Эту вывеску, – сказал Волкодав, – я красил три года назад.
– Во имя прядей Посланника, отгнивших после того, как он подсматривал за Прекраснейшей!… – изумился Эврих. – Ты что, хочешь сказать, будто побывал здесь три года назад?…
Венн пожал плечами:
– Не я. Вывеска была в другом месте. В сольвеннской стране.
– Во дела!… – восхитился Эврих, но его мысль почти сразу повернула на деловой лад: – И что, приличный человек эту харчевню держал?…
– Я тот раз остался должен ему, – сказал венн. По его мнению, лучше прославить корчмаря было трудно. Он только добавил: – Если сюда переехала не только вывеска, надо бы отдать долг.
Первое душевное движение Эвриха при этих словах было совершенно недостойным. Ещё трата!… – застонал он про себя. Но тут же гневно искоренил низменную мысль и сам потащил венна вперёд:
– Обязательно надо зайти!… Может быть, твой знакомый действительно перебрался на новое место!… Опять же, если он, как ты говоришь, не такой сукин… ой, прости… не такой вонючий козёл, как этот Ретилл, чтоб ему завтра же разориться…
