Они растворились среди барханов, словно их тут и вовсе не было. Волшебный народец Олосохара даже следов на песке не оставляет. Верблюд лежал, вытянув шею, неподвижной обескровленной тушей. Впрочем, если бы он подавал признаки жизни, его оставалось бы разве что добить из соображений милосердия.
Вещи и припасы погибли, но по этому поводу Суно только усмехнулся: разве это потеря для мага его уровня? Все, что понадобится, он сможет извлечь из своей кладовой в резиденции Светлейшей Ложи, а коллеги, которым он пошлет мыслевесть, при необходимости кладовую пополнят. Хуже другое: сейчас придется повернуть назад и отправиться в ближайший город, чтобы купить там новых верховых животных, ибо не пешком же тащиться через пустыню на свидание с древним магом, чтоб его демоны Хиалы побрали! Гм, а если и вторая попытка добраться до Эдмара закончится аналогичным образом?
Суно удавить его хотелось. Теперь он вполне понимал Дирвена, вознамерившегося отметелить мерзавца в чайной. За такие игры надо бить смертным боем. Быть может, Эдмар мстит за Накопители, за пережитый страх, за то, что с ним могло бы произойти, – и потому чувствует себя правым? Или он после Лилейного омута повредился в уме? Разверзшаяся бездна прошлой памяти, ураганный вихрь образов, лиц, воспоминаний – все это, наверное, может свести человека с ума, даже будь он магом из магов.
Орвехт добыл себе из кладовки широкополую шляпу, а песчаная ведьма шла с непокрытой головой – ее защищали от солнечного удара длинные русалочьи волосы, в которых жила толика олосохарского волшебства. Жару и жажду она переносила куда лучше, чем обыкновенные девушки или даже обыкновенные ведьмы. Впрочем, от жажды страдать не приходилось: коллеги, получив донесение Суно о последнем происшествии, своевременно пополняли его магическую кладовку флягами с водой и чаем.
Ему настоятельно порекомендовали «поскорее решить текущие проблемы и приступить к выполнению своей миссии» – в лучших традициях светлейшей канцелярщины, но в то же время сообщили, что решение послать на переговоры одиночку было, очевидно, не самым правильным, и сейчас обсуждается вопрос о том, чтобы отправить для диалога с Эдмаром делегацию магов. Суно Орвехта покамест не отзывают, так что он должен продолжать попытки. Что ж, спасибо вам, коллеги.
– Забагда ярится, – озабоченно заметила Хеледика, глядя с прищуром на безмятежно-голубое небо на юге.
– То есть? – уточнил Суно.
– Я чувствую… Мне кажется… Боюсь, на днях будет буря. Наше племя всегда это чувствует.
«Я-то думал, что дела у нас нынче плохи… Да они у нас в настоящий момент обстоят великолепно – ровно до тех пор, пока Пес Южного Ветра не начнет носиться над пустыней с бешеным воем, вздымая волны песка и закручивая смерчи до небес. Когда на нас обрушится Ярость Забагды, тогда мы узнаем, что такое «плохо» по-настоящему!»
– И что ваше племя делает во время песчаных бурь?
– Прячется по домам.
– А если кого-то непогода застигнет в пустыне?
– Тогда остается только просить Забагду о милости, но когда на Великого Южного Пса нападает ярость, он ничего не слышит. Еще можно молиться о помощи богам и нашему предку-прародителю.
Хеледика смотрела на спутника испуганно и серьезно, совсем как когда-то в Мезре.
– Давай-ка прибавим ходу. Буря еще не началась, ты сама сказала – на днях. Не сегодня, верно? Незачем сдаваться раньше времени. Может, и успеем куда-нибудь добраться. Скажи-ка, что у песчаных ведьм за предок-прародитель?
Об этом у Светлейшей Ложи никаких сведений не было.
– У нас говорят, жил когда-то в далеком прошлом маг, который любил песчанниц. И они его тоже любили, поэтому не пили у него кровь, как у других мужчин, которых к себе заманивали. Это был могущественный маг, песчанницам он оказался не по зубам, и у них от него рождались дочери, которые стали первыми песчаными ведьмами – они по отцовской линии принадлежали к человеческому роду, но унаследовали от матерей волшебство. Предка-прародителя у нас почитают и зовут на помощь, если какая-нибудь беда.
– И он помогает? – заинтересовался Суно.
– Я не слышала о том, чтобы он хоть раз кому-то помог. Но его все равно зовут, так принято.
«Ясно… Значит, на предка рассчитывать не приходится. Да он, скорее всего, уже которую жизнь подряд прозябает в Накопителе: песчанницы не могли с ним справиться, а объединившиеся в рой маги-упыри – это сила не в пример серьезней…»
Он привычно себя оборвал: не увлекаться этакими мыслями, сие до добра не доводит. С другой стороны, размышления, пусть даже крамольные, помогали отвлечься от жары и заливающего желто-голубую даль полуденного блеска, в то время как Суно и Хеледика так быстро, как только могли, шагали на северо-запад, по направлению к плоскогорью Руманди, где у них будут шансы укрыться от песчаной бури.
В подвале Дирвен побывал за компанию с работниками, которые отправились туда всей гурьбой, захватив ведра и веревки. Чтобы верблюды вдоволь напились в расчете на обратное путешествие, воды нужно много, и никто из тех, кто таскает ее наверх, не будет лишним. Во всяком случае, Эдмар, который молча и терпеливо созерцал это нашествие, не стал придираться к тому, что амулетчик Светлейшей Ложи деловито снует с потертым кожаным ведром туда-сюда по его схрону.
Внизу все было пронизано магией, и амулет, реагирующий на ее присутствие, не переставая жужжал, словно впавшая в осеннюю истерику муха. Слышно это было только Дирвену. Впрочем, Эдмару, наверное, тоже. Непонятная магия, не классифицированная исследователями Ложи, – об этом свидетельствовал звук, не похожий ни на один из тех сигналов, которые Дирвен, как положено хорошему амулетчику, знал назубок.
За ужином работники оживленно болтали по-сурийски, страхи были на время забыты, порой раздавался веселый смех: они вернутся из этого путешествия богачами, каждого в награду за труды оделили пригоршней золотых и серебряных монет! Эдмар к еде и воде не притронулся – постился, а потом отправился в подвал, напоследок еще раз предупредив, чтобы никто из тех, кому не расхотелось жить, не выходил за охранную черту.
– Какое отвратительное двуличие, – сокрушенно произнес Нохиш-нуба, когда они с Дирвеном в потемках отошли в сторону от остальных. – Он ведь скормит их всех местному народцу, когда вернется. И в его щедрости нет ничего удивительного: этих несчастных съедят, а вознаграждение останется у него. Вероятно, одного-двух самых безропотных он пощадит, чтобы кто-то прислуживал ему на обратном пути. Нам с тобой тоже подписан смертный приговор, вменяемые свидетели этому отродью Хиалы не нужны. Но ты слушай меня, и мы уйдем отсюда с полными карманами золота, еще и всех остальных выручим.
