На всем протяжении этого тяжкого бегства он видел города и деревни, замки и крепости, заваленные мертвыми телами, изувеченными так, словно их разодрали клыки и когти диких зверей. Немногие выжившие, которых они встречали по пути, присоединялись к отряду, и все вместе бежали, бежали от бледных хищников с бесцветными глазами, хищников, которые неизменно следовали за ними по пятам.
И с каждым заходом солнца число их преследователей росло.
До эльфийских лесов добралось меньше половины тех, кто бежал из лагеря вместе с Сорхкафарэ. Никто из гномов, коренастых, коротконогих, массивных гномов, не уцелел. Последним пал Таломерк, а с ним — его сын и дочь.
На бегу в убийственной тьме Сорхкафарэ услышал яростные проклятия гномьего конунга. Оглянувшись, он увидел, как Таломерка накрыла с головой волна бледных тел. Он содрогнулся от хруста костей, сокрушаемых кулаками и палицей гнома. И все же прилив смертоносной орды катился дальше, вслед за Сорхкафарэ, погребая под собой сына и дочь Таломерка. Сорхкафарэ так и не смог различить, кто из них так пронзительно закричал, потому что все крики заглушил дикий вопль Хойллхан. Она развернулась и бросилась назад.
Пряди ее белых волос взметнулись, когда она взмахнула древком массивного металлического копья. Основание древка пробило насквозь бледное лицо твари. Хлынула фонтаном черная жидкость, заливая горящие глаза и оскаленные острые зубы.
Сорхкафарэ не понимал ни пристрастия Хойллхан к обществу людей и гномов, ни ее яростного, неугомонного нрава. Быть может, она слишком долго воевала и убивала.
Ни на миг не замешкавшись, Хойллхан обратила копье против трех других бледных хищников, которые бросились было к ней. Длинный и широкий наконечник рассек ключицу первого противника и глубоко вонзился в его грудь. Хойллхан тут же выдернула копье, и две другие твари замешкались, а она испустила дикий пронзительный крик, готовая к новой атаке.
Сорхкафарэ схватил ее за руку, развернул к себе, а к ним во тьме уже мчались все новые твари.
— Беги! — крикнул он.
И Хойллхан подчинилась, правда, лишь после того, как Снехакроэ схватил ее за другую руку, и вдвоем они повлекли обезумевшую воительницу вперед.
— Таломерка уже не спасешь, — безжизненным голосом проговорил Снехакроэ.
Бесконечный изнуряющий бег сделал свое дело. Еще двое солдат Сорхкафарэ упали замертво, не добежав до опушки леса. Он мог только надеяться, что они умерли от истощения прежде, чем…
И вот теперь на траве Первой Прогалины съежились, дрожа от страха, эльфы и люди. Сорхкафарэ больше не мог смотреть на их изможденные лица.
Их осталось так мало… А вдалеке, за пределами леса разносились вопли бледных тварей с горящими глазами. В глубине души Сорхкафарэ сознавал, что сейчас охотнее схватился бы с ними, чем стал пересчитывать уцелевших.
Из леса вышла небольшая стая серебристо-серых волков. Они двигались с пугающей, почти разумной решимостью. Вначале все испугались их, но волки никому не причинили вреда — скорее наоборот. Они бродили меж беглецов, принюхиваясь. Один из них лизнул девочку-эльфа, которая держала на руках человеческого младенца, и потерся мордой о ее руку.
Глаза у этих волков были словно кристаллы, тронутые небесной голубизной, и ни сам Сорхкафарэ, ни его солдаты никогда прежде не видели таких животных. Однако же на протяжении войны Сорхкафарэ доводилось слышать сообщения и слухи о странных животных, которые в других землях присоединялись к союзным войскам и шли вместе с ними в бой. Так что беглецы были рады появлению этих волков.
Те, кто сумел добраться до Первой Прогалины, почти ничего не ели, а спали еще меньше. Если же кому и удавалось заснуть, — тот кричал во сне. Каждую ночь Сорхкафарэ ждал, когда из-за деревьев хлынет на них орда бледных тварей.
Но этого не произошло.
На шестую ночь Сорхкафарэ не выдержал и вышел в лес. Лиишиара пыталась его остановить.
В совете старейшин она была самой младшей. Она преградила путь Сорхкафарэ, и лицо ее, обрамленное длинными седеющими волосами, тронутое едва заметными морщинками, выражало яростную непреклонность. Спасаясь от ночного холода, она теснее запахнула темно-красный плащ.
— Тебе нельзя уходить! — жестко прошептала она. — Этим несчастным нужно видеть, что все уцелевшие воины всякую минуту готовы стать на их защиту. Если ты уйдешь, они подумают, что ты их бросил!
— От кого их надо защищать? — рявкнул на нее Сорхкафарэ, не заботясь о том, что их могут услышать. — О том, что творится за пределами леса, вам известно не больше, чем мне. И если эти твари могут напасть на нас, — почему же они до сих пор этого не сделали? Оставь меня в покое!
Он обошел Лиишиару и углубился в лес, но успел заметить, что Снехакроэ разочарованно смотрит ему вслед. В былые дни молчаливый упрек родича больно уязвил бы Сорхкафарэ, но сейчас ему было наплевать.
Он шел на рев двуногой орды, бесновавшейся за пределами леса, и гадал, отчего они так и не напали на жалкую горстку беженцев. Эти двуногие твари… бессмертные твари… кровопийцы с мертвенно-бледными лицами… Деревья вокруг редели, и шум становился все явственнее. Сорхкафарэ остановился, прислушался.
Звуки, которые издавала орда, изменились. Отовсюду неслись сдавленные крики боли, но тут же обрывались, сменяясь влажным шмяканьем и хлюпаньем, — как будто рвали на куски что-то мягкое.
Сорхкафарэ, пошатываясь, двинулся вперед. Собственное любопытство вызывало у него дурноту.
За шеренгой осин, отделявших опушку леса от равнины, он увидел три силуэта с горящими глазами. Они бежали за одиноким беглецом и, настигнув его, набросились на добычу.
Тем не менее Сорхкафарэ подошел ближе и остановился, укрывшись за деревом.
В былые дни он без раздумий бросился бы на помощь несчастной жертве, кто бы это ни был. В былые дни — но не теперь. Уже не имело значения, остался ли на равнине хоть кто-то живой. Сорхкафарэ осторожно выглянул из-за ствола осины.
Все три твари припали к земле и, низко опустив головы, терзали клыками жертву. Несчастный отчаянно извивался всем телом, и его пронзительный крик эхом отдавался в ушах Сорхкафарэ.
В этом крике было столько ужаса и муки, что он не выдержал.
Выскочив из-за дерева, Сорхкафарэ бросился к простертой руке жертвы. Он был на полдороге, когда беглец вдруг вырвался, сбросил своих мучителей и пополз по смятой траве, выкатив округлившиеся от ужаса глаза…
Бесцветные, призрачно горящие глаза.
Сорхкафарэ резко затормозил, и его ноги заскользили по палой осенней листве.
По всей равнине черные силуэты гонялись друг за другом, вопя от страха и нестерпимого голода. В скудном свете луны и звезд видно было, как они когтями и зубами раздирают своих собратьев. Не найдя иной пищи, бледные хищники обратились против себе подобных.
