28 октября, 102 год Междуцарствия
Я нашла границу снов Игана, но само пространство сна темное и для меня закрытое. Я почувствовала работу язычника и его беспокойство о своих планах. Оррин оказался для него неуправляемым? С Иганом будет легче, как с быком, которого гонишь к цели, дразня красной тряпкой. Можно с ума сойти, оставаясь запертой во дворце за три сотни миль от места событий.
29 октября, 102 год Междуцарствия
По-прежнему ни слова от Оррина и ни слова от Игана, но, по слухам, несколько десятков тысяч двигаются по направлению к Высокогорью, а Йорг Анкрат прячется за стенами своего единственного замка с силами, в двадцать раз уступающими войскам Оррина.
Я продолжаю волноваться. За Оррина. Такого умного, сильного, терпеливого и мудрого. И даже за Игана с его огнем и непобедимостью. Волнуюсь, потому что помню Йорга Анкрата, помню его взгляд и шрамы на его теле, и легенды о его деяниях, отзвук которых ощущается даже в пространстве сна. Я помню его, и я буду волноваться за Оррина, даже если против его многотысячной армии Йорг выступит один.
1 ноября, 102 год Междуцарствия
Я создала сон из света и тени и отправила его в голову Маркуса Гохаля, капитана стражников дворца. В результате чего он с легкостью согласился собрать отряд для моего сопровождения. Я отправляюсь в путь, чтобы присоединиться к своему супругу. Созданное мной наваждение расплавило желание Маркуса перечить мне. Вместо этого он кивнул, щелкнул каблуками в соответствии с военным этикетом Стрелы и собрал четыре сотни всадников сопровождать меня в моем походе на юг.
Мы выехали рано утром, до рассвета, когда небо еще мутно-серое. Двигались мерным шагом, дыхание лошадей клубилось облачками у них перед мордами, первые лучи солнца окрашивали листву деревьев в красно-золотистые цвета.
И я чувствую, что за мной наблюдают. Кто-то очень высоко пристально наблюдает за мной.
Я скучаю по брату Гогу. Нет ничего, что раздражает так же сильно, как непрерывная болтовня ребенка, и нет ничего печальнее тишины, которая возникает после смерти ребенка.
— Йорг, это безумие. Сам Бог учил принца Стрелы владеть мечом. Так все говорят. Он перестает быть обычным человеком, когда берет в руки меч. — Сейчас Макин стоял перед моим троном, словно намеревался преградить мне путь.
— И может так оказаться, что он рожден умереть с мечом в руке, — сказал я.
— Я видел его в бою, — продолжал стоять на своем Макин. — Йорг, я думаю, ты прячешь туза в рукаве.
— Разумеется, — ответил я.
Плечи Макина опустились, он немного расслабился. Дядя Роберт улыбнулся и сказал:
— В моем рукаве самая искусная за всю историю рука с мечом.
Все бросились меня вразумлять, целый хор благоразумия, словно мой двор наводнили раздраженные гусаки.
— Джентльмены! — Я встал с трона. — Ваш недостаток веры меня разочаровывает. И уверяю вас, разочарованный я вам не понравлюсь. Если принц Стрелы примет мой вызов, мы встретимся на поле битвы, и я одержу победу. — Я прошел мимо Макина. — Ты! — Я показал на первого попавшегося мне на глаза рыцаря. — Будешь моим герольдом. — И я обрел абсолютную уверенность, что у меня есть герольд. Я повернулся и посмотрел в глаза Макину. — Я тебе рассказывал, что упражнялся с мастером меча Шимоном? Рассказывал?
— Тысячу раз. — Макин вздохнул и посмотрел на дядю Роберта.
— Шимон сказал, что ты, Йорг, хорошо владеешь мечом, — подтвердил дядя. — Лучший из всех, кого он испытывал за последние сорок лет.
— Слышали? — крикнул я. — Все слышали?
— Двумя годами позже он встретился с принцем Стрелы и счел его лучше. И, говорят, его брат Иган в каком-то смысле опаснее Оррина.
— Тогда мне было всего четырнадцать! А сейчас я взрослый мужчина. Я вырос. Я могу одержать верх над Маки ном с ножкой от стула. Поверьте мне. Я уложу принца Стрелы истекать кровью раньше, чем он увидит мой меч.
Легкомыслие — основа любого увеселительного представления. Я буду драться с принцем. И не важно, выиграю или проиграю, есть у меня шанс или нет шанса. Безумие, которым Сейджес наполнил меня, выжжено напрочь, и я претендую на победу, пусть вероятность этой победы призрачная, все же я убил своего брата. Огонь не смог поглотить это чувство вины. Оно будет со мной и на поле битвы, и, возможно, я буду с ним похоронен.
Красного Кента нашли под горой трупов солдат лорда Йоста. Как только я об этом узнал, я потребовал доставить его в тронный зал.
— Сэр Кент, выглядишь намного лучше, чем можно было ожидать, — сказал я.
Он кивнул. Его внесли в зал двое стражников и усадили на стул, чтобы он не упал.
— И чувствую себя лучше, брат, — произнес он хриплым шепотом, обожженные горячим воздухом легкие лишили его голоса.
Даже сейчас, когда никто из нас не знал, выживет он или умрет, Кент, несмотря на повышение своего статуса, боялся поднять глаза в обществе лордов и рыцарей. Для него ничего не стоило без лишнего ободрения броситься в разверзнутую пасть армии, но тронный зал, полный людей, более привычных к шелкам, чем к коже, делал из него труса.
Я подошел к нему и присел рядом.
— Я дам тебе кое-что от боли, брат Кент, но ты должен побороться — побороться за свою жизнь. И победить. Сдаваться я тебе не разрешаю.
Мой ожог болел до крика. Хотя это была лишь малая толика той боли, которую испытали защитники замка во внутреннем дворе. И тем не менее моя боль сверлила челюстную кость и заставляла дергаться глаз.
Боковым зрением я заметил нечто, что отвлекло мое внимание от Кента. За троном по обеим сторонам помоста стояли на подставках из кованого железа два масляных светильника в виде ваз, покрытых эмалью красного и черного цвета. Внутри стеклянных колпаков пламя трепетало и горело как-то странно — слишком ярко, слишком оранжево и выбрасывало слишком много всполохов при колыхании. Я поднес руку к верхушке колпака и не почувствовал жара, только пульсировала жизненная сила, она пробежала по моей руке, и я едва не вскрикнул.
«Никогда не открывай шкатулку».
— Ваше высочество, герольд вернулся.
Я отдернул руку с каким-то странным чувством вины за свой поступок. Мой герольд стоял у дверей между двумя придворными рыцарями. Он выглядел соответственно своей роли — высокий и красивый, в бархатной ливрее, шитой золотом.
— И как же принц Стрелы ответил на мой вызов? — спросил я.
Герольд выдержал паузу — уловка, заставляющая навострить уши, хотя мы и так были все внимание.
