Это было неважно.
Отголоски того, что происходило с ними под коркой мертвой плоти, там, где они все еще могли быть собой, скользили по мне, как птичьи тени в солнечный день. Ужас. Непонимание. Тревога.
А я перебирал веревочное плетение, пытаясь отыскать слабое место, потому что все равно больше ничего не мог сделать.
Я все починю.
Я все исправлю.
Дайте мне только его найти.
Считается, что на открытом воздухе запахи быстро выветриваются, но у нас не так вышло. Ветер утих. Я лежал мордой в снег, любуясь ботинками Ника. От вони у меня начали слезиться глаза, а во рту стоял мерзкий привкус. И еще ребра ныли, потому что чувства юмора у Ника не оказалось, зато удар правой ногой был поставлен знатный.
— Атам. — Некромант протянул руку назад, не глядя.
Его помощник замешкался.
— Господин?
— Черный нож, придурок! — Ник прошипел это сквозь зубы, очень тихо, но я услышал.
Черный. Паршивый цвет.
Похоже, он собирался нас тут просто прирезать, как баранов на Курбан-Байрам, вот только жертва предназначалась вовсе не обладателю всех превосходных имен и качеств, Единому и Единственному. Ник поднял мертвых Котляковского кладбища — маленькая победоносная армия, которой требовался хороший военачальник. И мне не очень-то хотелось встретиться с кандидатом на эту работу.
Метр дурацкой веревки.
Еще полметра.
Пальцы уже жгло — ощущение, как будто руки в уксусе отмачиваешь. Я должен был закончить раньше, чем майор Караев потеряет сознание. Некоторые думают, что при проведении черных ритуалов не очень важно, будет ли жертва осознавать, что с ней происходит. Главное, чтобы она была живой, потому что ее жизнь — это плата. На самом деле это не так.
Пища должна пахнуть, чтобы ее нашли.
Цыпленок или лягушка тоже пугаются перед тем, как умереть, но ни одно существо не способно бояться так же сильно, как человек.
Собственно, именно поэтому Ник и его подручный привели на кладбище пару «белых козлят». Не знаю, где он их взял и что пообещал, но сейчас они точно действовали не по собственной воле. Ни один московский подросток, даже совсем чокнутый, не будет так себя вести, когда вокруг стреляют. У этих двоих глаза были совершенно пустыми, как у плюшевых игрушек, вроде тех, которые вьетнамцы на рынке по пятнадцать рублей за штуку продают. Пацаны стояли на четвереньках, опустив головы к земле так, что волосы закрывали лица. И подвывали. Ритмично так, спокойно — как будто слышали знакомую песню, а слов не помнили.
И тут я поймал веревочный узелок.
Ник дернулся, нелепо взмахнул рукой, словно пытался схватить воздух. Взгляд — змеиный бросок. Выстрелы утихли, как по команде. Должно быть, так оно и было, только команду эту уже не Караев отдавал. Паршиво это, когда в процессе проведения боевой операции у вас меняется начальство.
— Гаденыш! — прошипел некромант. — Что ж, значит, будешь первым.
Нож у него оказался потрясающий — с витой рукоятью и травлением по лезвию. Я бы тоже от такого не отказался. Он отлично смотрелся бы у меня в офисе. Не знаю почему, но такие штуки хорошо действуют на клиентов, хотя для проведения любого ритуала годится самый простой столовый ножик, который больше ни для чего не используется.
Ник наклонился, аккуратно завернул мне рукав на правой руке и полоснул ножом. Длинное, хорошо отработанное движение. И не сказать даже, чтобы больно было — так, ожгло, но крови получилось много.
— Dominus venatione, dominus mortem. — Он читал заклинание хорошо поставленным голосом, ни разу не запнувшись.
Я тоже так могу, но конкретно для этого призыва предпочел бы иметь под рукой склерозник. Может, для Ника призвать господина смерти и владыку мар, охотника из охотников, пьющего ужас и приходящего во тьме, было все равно что побриться утром, но для меня — нет.
Кроме того, вряд ли он бы откликнулся на мой призыв.
Я не такой крутой парень, чтобы заставить его. И подарка, который ему понравился бы, у меня тоже не было. Я не использую человеческие жертвы.
— Dominus omnius visibilium et invisibilium, veni! — выводил Ник.
Нас окутывала тишина, наматывающаяся на его голос, как вата — густая, плотная. И в этой тишине я услышал новый звук. К воротам кладбища подъехала машина. Черканула светом фар по деревьям. Замолкла. Ослепла. Хлопнула дверь, и женщина — похоже, Марина — велела кому-то сидеть тут и не высовываться. Ночью звуки хорошо разносятся. Даже в Москве.
Я лежал на земле и, стараясь не торопиться, распутывал узелок. Ник его крепко затянул, впору зубами вцепляться, но я знал, чем его можно поддеть.
С руки капало.
Кровь впитывалась в развороченную землю. По этой земле топали тела, поднятые из могил — мужские, женские, даже пара детских. Только трое или четверо из всей этой толпы помнили, что у них уже есть какая-то другая жизнь, в которой они — совсем другие люди, у которых на сегодня точно были другие планы.
Нехороший признак. Хуже не бывает просто.
Даже если у меня получится выцарапать их у Ника и вернуть домой, у ребят будут серьезные проблемы с памятью. Это все равно лучше, чем застрять здесь, но не намного. По большому счету память о собственной неповторимой жизни — это то, что ты есть.
А он просто взял — и стер ее только потому, что не считал нужным быть аккуратным.
По асфальту простучали каблучки.
Если вы спросите меня, то это дурацкая идея — заявляться на кладбище в норковой шубе «в пол». Потом глинищу хрен отчистишь. Но, видимо, у Марины это не единственная шуба была.
— Не знала, что вы еще и шоумен, — прищурившись, процедила она. — Это и есть ваш хваленый выезд? Кино снимаете? Проморолик ваших услуг? Что ж, грим у ваших статистов не очень качественный. Отваливается.
Она неопределенно махнула рукой и нервно рассмеялась, продолжая себя накручивать. Некоторые женщины это хорошо умеют делать. Настолько хорошо, что те выводы, к которым они пришли, заслоняют от них все остальное. Иногда это на пользу, но чаще — нет.
— Здравствуй, Марина, — сказал Ник. — Не ожидал тебя здесь увидеть, но это приятный сюрприз. Ты украсишь нашу маленькую вечеринку.
— Ник? — Марина шагнула к нему, споткнулась и упала бы, если бы второй некромант не поддержал ее за локоть. — Я так зла на тебя, так зла! Ты ни разу не позвонил!
— Работа. — Ник пожал плечами. — Ты уже большая девочка и должна понимать, что у настоящих мужчин всегда слишком много работы. Она отнимает все наше время.
— Работа?! — Марина дернула локтем, подобрала полы шубы и встала так, как обычно встают женщины, намеренные хорошенько поскандалить. — И могу я узнать, чем таким важным ты занимался все это время, что не нашел и минуты, чтобы мне позвонить? Поинтересоваться, как я живу?
