Я покачал головой и попытался что-то сказать, но не смог.
– Нет, я не могу перенести тебя на родину, – сказала она. – Это не в моей власти. Но я могу тебе ее показать. Хочешь?
Я кивнул и, вскочив на ноги, протянул ей руку. Она тоже поднялась, повесила мех с вином на плечо и сжала мою руку.
И тотчас же яркий солнечный свет наполнил весь мир вокруг. Деревья, берег, корабль и спящие люди – все исчезло. Мы шли по свежевспаханной земле, где в бороздах еще корчились дождевые черви. Перед нами седовласый пахарь одной рукой нажимал на рукоять плуга, а другой погонял быка стрекалом. За его согнутой спиной виднелся сад, виноградник и невысокий белый дом.
– Если хочешь, можешь поговорить с ним, – сказала женщина. – Только он тебя не услышит. – Она глотнула еще вина.
– Тогда я лучше не буду с ним говорить.
Я хотел было спросить у нее, действительно ли эти поля принадлежат мне, и если это так, то почему их пашет какой-то старик, но почему-то я был уверен, что это действительно мои поля, мой сад, виноградник и дом. Я даже догадывался, что седовласый пахарь – мой отец…
– Урожай будет хороший, – сообщила она мне. – Потому что я здесь побывала.
– Но как мы попали сюда? – спросил я. – И почему я не могу здесь остаться?
Она указала на солнце, и я заметил, что оно склоняется к горизонту, а тени стали значительно длиннее.
– Хочешь увидеть свой дом? – спросила она.
Я кивнул, и мы пошли к дому прямо через виноградник. По дороге она сорвала несколько ягод и съела, сунув и мне в рот одну. Ягода оказалась гораздо слаще, чем я думал; я и не знал, что виноград бывает таким сладким. Я сказал ей об этом, добавив, что сладок он, наверное, потому, что она держала его в руках.
– Вовсе нет, – возразила она. – Он кажется таким сладким, потому что принадлежит тебе.
В густой тени под лозами стояли лужи, в которых отражались звезды.
У порога свернулось клубком какое-то животное, не то обезьяна, не то медведь. Впрочем, оно вело себя вполне дружелюбно, точно старый пес при виде хозяина. В глазах его мелькали золотистые искорки, и я сразу вспомнил (и сейчас еще помню), что не раз видел их в детстве. Лохматое существо не двинулось с места при нашем приближении, но его золотистые глаза неотрывно за нами следили.
Дверь была открыта, так что мы легко вошли внутрь, хотя, по-моему, мы бы вошли туда в любом случае, даже если бы дверь была крепко заперта.
Внутри на огне кипел горшок с водой, а возле старого стола сидела пожилая женщина и дремала, уронив голову на руки.
– Мама! – сказал я. – Мамочка! – Слова застревали у меня в глотке.
– Люций! – Она вскочила и обняла меня. Лицо ее, залитое слезами, все было в морщинах, но я бы все равно узнал его сразу, где бы ни встретил.
Она прижала меня к себе, плача и приговаривая:
– Люций, ты вернулся!
Наконец-то! А мы уж думали, что ты погиб в бою!
Она обнимала меня, в точности как и когда я был ребенком, но я все время видел, что она одновременно в прежней позе сидит у стола.
Наконец, поцеловав меня, она повернулась к молодой женщине:
– Добро пожаловать! Нет, это я должна просить у тебя позволения войти в дом – ведь он не мой, а моего сына, и ты можешь не разрешить мне. Будет ли мне и моему мужу позволено остаться здесь?
Молодая женщина продолжала попивать вино все то время, что мы с матерью обнимали друг друга. Она слегка покачнулась, но с улыбкой кивнула, и мать тут же бросилась к двери, крича:
– Он вернулся! Люций вернулся домой!
Но пахарь не обернулся, продолжая налегать на плуг и погонять быков длинным стрекалом с железным наконечником. Солнце уже почти коснулось болотистых полей; в сумерках, за вспаханным полем, я различал силуэт нашего корабля, вытащенного на берег, и казалось, что дом и сад, освещенные последними лучами закатного солнца, парят над погружающимся в ночной мрак только что вспаханным полем.
– Нам пора, – сказала молодая женщина заплетающимся языком. – По-моему, мы еще собирались заняться любовью, не так ли?
Я отрицательно покачал головой, одной рукой обнимая мать, а другой хватаясь за косяк двери. Однако они растаяли у меня на глазах подобно тому, как мед тает в горячей воде.
– А я собиралась! – заявила женщина.
Последние лучи солнца погасли, и воздух сразу стал холодным. Сквозь темные силуэты деревьев снова просвечивало море, я видел затухающие костры и корабль, лежащий на берегу. Молодая женщина прильнула губами к моим губам, и мне показалось, что я пью дивное старое вино из новой, только что выточенной и еще пахнущей деревом чаши. Мы упали на подстилку из сосновых игл и листьев папоротника.
Дважды я взял ее – плача в первый раз и смеясь во второй. Мы выпили еще вина. Я говорил ей о любви, а она клялась, что никогда меня не покинет, и мы смеялись друг над другом, понимая, что оба лжем, но сейчас находимся в полной безопасности. Заяц, выскочив из тьмы в лунное пятно на поляне, посмотрел на нас горящим глазом, воскликнул: "Элата!" [177]и тут же исчез. Я спросил, действительно ли это ее имя, и она кивнула, вновь делая глоток вина и целуя меня.
Потом я услышал лай гончих псов, преследующих оленя, – сперва далеко, а потом все ближе и ближе. Мне смутно припомнилось, что все, кто имел несчастье оказаться на пути такой охоты, бывали разорваны собаками в клочья. И я пожалел, что не опоясался мечом, прежде чем отправиться приносить жертву дереву. Элата спала, положив голову мне на колени, но я поднялся, шатаясь, и взял ее на руки, желая отнести к костру на берегу.
Но не успел я сделать и шага, как затрещали ветки и из тени вынырнул огромный олень; увидев огни костров (а может, лишь почуяв запах дыма), он метнулся назад, чуть не сбив меня с ног. Я слышал, как тяжело он дышит, прямо как кузнечные мехи, и почувствовал запах страха.
Элата сонно шевельнулась у меня на руках, олень пронесся мимо, а лай собак раздался совсем рядом. Я поставил молодую женщину на ноги, намереваясь побыстрее отвести к костру, но она поцеловала меня и, ткнув пальцем в темноту, объявила с пьяной многозначительностью:
– Погоди, 'ще один с твоего корабля хоч'т меня видеть…
Элата вернулась с минуту назад и попросила затушить костер. Но я не стал этого делать, хотя от костра остались лишь тлеющие уголья. Я знаю, она успела нынче побывать в постели Эгесистрата, а после него, по-моему, переспала еще и с одним из гоплитов Асета. После чего искупалась в ручье, где мы брали воду, но, когда я предложил ей обсушиться у костра, она как будто испугалась и попросила меня затушить его, жарко целуя и лаская меня.
