Это не в моей власти. Вот что, ты помнишь, чего просил у Коры? – Я отрицательно покачал головой. – Ты просил, чтобы она вернула тебя к твоим друзьям. Она выполнила твое желание и воссоединила тебя с ними. По крайней мере, с некоторыми. Они уже были мертвы или умирали, чего и следовало ожидать, ибо Кора властвует в Царстве теней. Я тоже верну тебя к твоим друзьям – только к живым, поскольку мертвые меня не интересуют.
– Хотя именно ты приносишь внезапную смерть женщинам, – прошептал Эгесистрат.
Я был так счастлив, что слов его почти не расслышал. Выпустив Элату из объятий, я упал перед богиней на колени.
– О, как ты добра, Охотница!
Она горько улыбнулась:
– Так многие говорили. Ну что, доволен такой наградой?
– Более чем!
– Рада это слышать. Однако ты будешь наказан за то, чем занимался нынче ночью с моей служанкой, утратив – по крайней мере, на время – всякий стыд и то, что с такой гордостью именуешь своим достоинством.
Богиня приблизилась к Эгесистрату, и мне показалось, что она – хотя в данный момент она была лишь чуть-чуть выше его – буквально нависает над ним.
– Ну а тебе награду выбирать не дано. Твои грязные желания и без того мне известны. Хорошо, эта испорченная девчонка пока что будет твоей, хотя до тебя она принадлежала Латро.
Эгесистрат теперь поддерживал Элату, тихо бормоча слова благодарности.
– Учти: она останется у тебя только до тех пор, пока ты снова не попадешь сюда, – предупредила его Охотница. – Как только это произойдет, она обретет свободу и сможет снова вернуться в свой дом.
И с этими словами исчезла и Охотница, и ее псы, и ее нимфы; под огромной сосной во мраке остались только прорицатель, Элата и я. Еще некоторое время мне казалось, что я слышу вдали дикий лай и завывания гончих, потом все стихло.
Хромой Эгесистрат с трудом мог передвигаться по неровной каменистой земле, усыпанной скользкими сосновыми иглами, а Элата по-прежнему была настолько пьяна, что мне пришлось нести ее на руках. Сам же Эгесистрат держался за мое плечо. Я попросил его объяснить, в чем смысл произошедшего, и сказать, кто такая эта Охотница и какой властью она обладает. Он обещал, что все потом расскажет и объяснит, но сперва, едва мы добрались до костров, повел Элату к воде, где песок был влажным и плотным, так что он мог передвигаться гораздо свободнее.
Итак, я описал все события с той минуты, как заметил Элату, рассматривавшую наш лагерь. Когда я писал об олене, вернулся Эгесистрат и начал рассказывать мне об Охотнице, а тем временем вернулась и Элата, которая тут же полезла в ручей купаться.
Я спросил Эгесистрата, хорошо ли он знаком с Охотницей.
– Только понаслышке, – отвечал прорицатель. – Раньше я с нею не встречался. В отличие от тебя.
Я уже не помнил, когда встречался с этой богиней, но чувствовал, что так оно и было.
– Это Великая богиня, – сказал он. – Ты ведь тоже небось не думал, что разговариваешь с обыкновенной женщиной?
– Нет, я как раз думал, что она самая обыкновенная – ведь именно такой она явилась мне. Но что-то я, конечно же, подозревал. Так ее зовут Синтия?
– Это одно из ее имен, – ответил Эгесистрат. – А имен у нее много. Ну а Губителя «одно из прозвищ Аполлона» ты знаешь?
Я ответил, что нет, и добавил: если судить по имени этого бога, то вряд ли у кого-либо возникнет желание с ним знакомиться.
– Ты глубоко заблуждаешься! Ты забываешь, что на свете есть великое множество такого, что следовало бы погубить, уничтожить – волки и львы, например. Между прочим, он и мышей уничтожает.
Тут я смутно вспомнил что-то – воспоминание это точно вынырнуло из тумана, окутавшего мою память, – и сказал, что хотя уничтожение мышей, видимо, приносит людям пользу, однако я совсем не уверен, что хотел бы погубить всех волков и львов на земле.
– Захотел бы, если б держал овец или коз, – прагматически заметил Эгесистрат. – Или коров разводил. У тебя свой-то скот есть? Насколько я понял со слов богини, раньше он у тебя был.
Я сказал, что у меня, видимо, была по крайней мере одна упряжка быков, если то, что показала мне Элата, соответствует действительности. После чего мне пришлось рассказать ему все об этом странном происшествии – как она перенесла меня туда, где, по ее словам (и моим собственным догадкам), находится мой дом, и что мы там видели и делали. Когда я спросил его, как Элате удалось такое проделать, он признался, что не знает, и вслух усомнился, что подобные чудеса вообще в ее власти. Я спросил, не колдунья ли она.
– Нет, – отвечал он, – можешь мне поверить. Она просто дриада, нечто вроде нимфы.
– А я думал, когда Элата назвалась невестой [179], что она просто молодая женщина, достигшая брачного возраста, – заметил я.
Эгесистрат кивнул:
– Тебе, чужеземцу, это вполне простительно. Из всех невидимых существ нимфы ближе всего к нам, людям; они даже не бессмертные, хотя живут очень долго. Наши крестьяне и боятся их, и любят; какой-нибудь деревенский воздыхатель, желая сделать приятное своей возлюбленной пастушке, может даже притвориться, что считает ее нимфой в человеческом обличье. Оттого слово "нимфа" и приобрело ныне оттенок обычного комплимента.
– Понятно, – сказал я. – Но, по-моему, есть и еще одно сходство между нимфами и нами – они тоже должны повиноваться Охотнице, которую ты называешь Великой богиней.
– Так и есть, – подтвердил Эгесистрат. – Она сестра, даже больше, сестра-близнец того Губителя, о котором мы только что говорили. А он – один из Двенадцати, лучший из них, истинный друг людей, покровитель искусства предсказаний, искусства врачевания – вообще всех искусств! Но его сестра…
– Не так дружелюбно относится к людям, как он, – подхватил я, прочитав это по его лицу.
Тут появилась Ио и уселась рядом с нами. Глаза у нее были заспанные, но горели любопытством.
– Кто эта женщина? – спросила она у Эгесистрата. – Я проснулась, а она лежит рядом со мной. Говорит, что принадлежит тебе.
Эгесистрат ответил, что это правда.
– Тогда тебе надо бы достать ей какую-нибудь одежду, а то хлопот не оберешься, когда моряки проснутся.
Я велел Ио сходить за одеждой Элаты, которая так и осталась под сосной.
Эгесистрат пробормотал себе под нос:
– Вообще-то неплохо было бы найти на корабле такое местечко, где ее никто не увидит. А то все начнут на нее пялиться – мне даже думать об этом неприятно.
