— Могу себе представить, каким великим и бесстрашным ты чувствуешь себя, Блейдд, — саркастически проговорила Кийя.
— Бесстрашным?! — воскликнул я, поддавшись очередному неуправляемому душевному порыву. — Мне так страшно, что меня выворачивает наизнанку. Бесстрашным?! Как ты думаешь, что должен чувствовать человек, очнувшись однажды посреди двух десятков выпотрошенных им людей, а? Я весь был в крови и в человеческих ошметках! И мне было страшно, страшно!
Я совсем забыл о своих недавних мыслях, что Кийя, мой враг, никогда не должна узнать о моих переживаниях. Но я сорвался и потерял над собой контроль. Я катался по земле у ее ног, корчился, выл, грыз камни.
Со стороны я выглядел, наверное, полным безумцем. Но я не мог остановиться, охваченный внезапным возбуждением, я трясся и орал:
— Но ты не думай, я обхитрил Его! Я останусь на этом острове, и пучина океана поглотит меня. Там Ему уже не удастся очнуться. Я победил Его, победил!
Кийя смотрела на меня почти с материнским сочувствием, так, будто ей, холодной и надменной женщине, бездушной и безнравственной, каковыми являются все правители, будто ей доступны те страдания, которые терзали меня. Она смотрела на меня даже с некоторым любопытством, словно пытаясь понять, чем закончится моя внутренняя борьба, что победит во мне — рассудок или безумие.
— Я хочу рассказать тебе, Блейдд, что произойдет после катастрофы, готов ли ты меня выслушать?
Я поймал ее взгляд. Большие и темные глаза Кийи под опахалами ресниц стали холодными и далекими. Я содрогнулся и, сглотнув ком горечи, кивнул.
И тогда она начала говорить. Откуда мне было знать, что, как и Гвидион, она обладала магией слова. Не того, которому подчиняются толпы, не того, что несет истину. Она умела говорить так, что слова ее находили отклик в душе слушателя, заставляли его видеть то, что она хотела показать ему.
— Не кори себя за трусость. Волчонок. Ты боишься не смерти, ее бессмысленно бояться. Но то, чего ты боишься, действительно ужасно и непереносимо для человеческой души. Ты боишься Вечности, ужасающего течения времени в бесконечном пространстве. Тебе не удастся найти здесь смерть. Вернувшись на остров, ты загнал себя в такой тупик, что даже сам еще не представляешь, какой кошмар ожидает тебя. Я не в силах описать тебе это, в человеческом языке нет слов, чтобы передать ту муку, на которую ты обрек себя, поддавшись своей бездумной жажде мести, своему желанию отомстить всем — всем, кто знал твою возлюбленную и все еще осмеливается жить, в то время как Морана мертва.
Кийя замолчала, словно позабыв обо мне, вновь устремила туманный взгляд к Атласу, утонувшему в багровых облаках. И молчание ее было красноречивей любых слов. Я не смел нарушить его.
— Земля дрожит, — прошептала наконец Кийя, — я видела это в жреческих снах. Земля расколется на части, куски суши начнут тонуть, все, что мы создавали веками — храмы, дворцы, библиотеки, — все пойдет ко дну. Люди и животные будут тонуть вокруг тебя. Ты обретешь небывалую силу, питаясь флюидами страха, смертью сотен тысяч людей. Такого пира у Зверя еще не было. Но даже это не поможет ему удержаться на поверхности воды. Ты утонешь со всеми другими. Но в то время как все мы умрем, ты останешься жив. И каждое мгновение своей жизни ты будешь задыхаться под водой, испытывать смертельную агонию, но так и не задохнешься, так и не умрешь. Сколько будет продолжаться твое томление на дне океана, Волчонок? Годы, столетия? Не знаю. День за днем ты будешь умирать, ты будешь страдать, испытывая нечеловеческую муку. Но даже вечная смертельная агония не самое страшное, что ждет тебя в пучине океана. Куда страшнее будет для тебя одиночество, бессилие, бездействие, вечная темнота, вечный холод!
. Любая смерть лучше, чем то, что ждет тебя здесь. Я не так сильно ненавидела тебя, чтобы позволить тебе сотворить с собой такое. Но самое ужасное будет впереди! — Глаза Кийи сверкнули ненавистью. — Когда-нибудь, преодолев давление толщи вод, ты выйдешь на поверхность земли. Та неимоверная сила, которую приобретет Древний Враг, впитав в себя сотни тысяч смертей при катастрофе, и та ненависть, что расцветет за годы пленения и мучений, объединившись в нем, думаю, просто уничтожат все живое на земле. И воплощением этой ненависти и этой силы будешь ты, Блейдд. Готов ли ты к этому?
Я был так поражен открывшимся мне будущим, что потерял голос и смог лишь беззвучно прошептать:
—Нет.
А Кийя тем временем продолжала свою убийственную речь:
— Тот, кто сделал тебя таким, кто сотворил тебя, — говорила Кийя, — лишь только он может тебе сейчас помочь. Неужели ты согласишься не оправдать его доверия, разочаровать его? — Внезапно она вскочила и закричала: — Как осмелился ты не явиться к нему? Почему ты не бежал со всех ног на свой проклятый остров, а притащился сюда, где никто не ждал тебя?
Я сжался в ужасе, ища ответа. Я бежал, бежал со всех ног, я слышал зов и шел на него, на Медовый Остров, к Гвидиону. Кто или что заставило меня вдруг изменить путь? Да и хотел ли я его менять? Я не нашел ответа, но его знала Кийя:
— Не ищи ответа, я скажу за тебя. Не ты принял это решение, а Он. Тебе, глупому мальчишке, невдомек, на чьей доске ты стал послушной пешкой и чья рука передвигает тебя.
— Кийя, — прошептал я, — ведь это может быть просто ошибкой. С тех пор, как я в Антилле, мне ни разу не удалось вызвать Зверя, я перепробовал все известные мне способы, но он не появился даже тогда, когда я пытался убить себя. Может, его и вовсе нет?
— А ты возомнил себя великим воином, кому подвластна воля Зверя? Или могущественным магом, которому по силам вызвать демона смерти? — расхохоталась Кийя.
Знала ли Кийя истину или просто говорила то, что, по ее мнению, наиболее соответствовало ситуации и могло заставить меня быть ей покорным, я не ведал. Но эти слова подействовали на меня.
К нам подошел Шаман, таща за собой нечто, сплетенное из ветвей, как я понимаю, подстилку, на которой он собрался тащить меня.
— Идиот! — заорал я. — Старый безмозглый идиот, силы прибавилось, а ума нет! Скинь эту дрянь в пропасть! Я пойду сам, развяжи меня немедленно!
— Развяжи его, — попросила Кийя. Шаман обошел меня кругом, явно сдерживаясь, чтобы не пнуть снова.
— Только ноги, — выдал он наконец плод долгой работы своего мозга, — я не слишком ему доверяю.
— И правильно делаешь, — прорычал я.
Широкая горная тропа шла вдоль отвесной скалы, в глубокой узкой расщелине гудел поток, уносивший осколки вчерашнего мира. В сумерках Шаман осторожно ступал впереди, определяя дорогу практически на ощупь. Руки он мне так и не развязал, но спотыкался я гораздо реже, чем он. Сзади шла Кийя, держась за мою рубаху.
